Было произнесено много высокопарных слов о том, что тело Линды устало, измучилось и пора положить конец ее мучениям. Хотя все прекрасно понимали: главная причина – это, конечно, деньги. Платить за дико дорогостоящие аппараты Лари Марчиано было не по карману. Да он и не должен был этого делать: с Линдой за несколько лет до автокатастрофы они оформили развод. А сама пострадавшая не имела за душой ни цента. Последние годы она жила на социальном пособии. Так что аппарат нужно было отключать как можно скорее.
Пожилое, не очень красивое тело. Давно умершая внутри этого тела жизнь. И только суперсложные механизмы, поддерживающие не жизнь, а видимость жизни. Так выглядела не только разведенная мать двоих детей Линда Марчиано. Очень похоже выглядел и весь наш мир.
2
А я как раз в том году первый раз в жизни съездил в Копенгаген (Дания), чтобы попробовать пожить в Христиании, самом известном сквоте в мире.
Сквот – это самовольно захваченное жилье. Дом, который ты просто берешь себе и никому ничего за него не платишь. В датскую столицу мой автобус прибыл рано-рано утром. Для начала я заселился в отель, но сидеть в номере не стал, а выпил эспрессо и пошел прогуляться по набережным. Эспрессо показался мне кислым на вкус. С залива Зунд дул ветер. Замерзнув, я раз в сорок минут заруливал в сонные утренние кафешки и выпивал еще кофе. На датских деньгах была изображена некрасивая местная королева.
Лет тридцать назад неподалеку от центра Копенгагена располагались военные склады. Потом счастливая и богатая Дания решила, что столь огромная армия ей ни к чему. Военные съехали, а освободившуюся территорию прибрали к рукам хиппи, драг-дилеры, педерасты, анархисты, панки, негры, нудисты, растаманы и уличные музыканты. Прямо посреди Копенгагена вырос город будущего: ни законов, ни правительства, человек человеку брат.
Есть такие слова, о смысле которых давным-давно никто не задумывается: и так все ясно. «Счастье» как раз из таких слов. Чего тут может быть непонятного? Счастье – это слово, по значению очень похожее на слово «оргазм». Делать все, что хочу, и чтобы мне за это ничего не было. Удовольствия, удовольствия, удовольствия… и чтобы потом за все за это не отвечать.
Именно под получение максимума удовольствий все здесь и было заточено. Гашиш? Пожалуйста! Свальный блуд? No problems! Скандинавы знают толк в удовольствиях: не случайно выражения «шведский стол» и «шведский секс» родом откуда-то из этих мест. Вопрос «Зачем всем нам жить?» не имеет смысла. Правильный вопрос – это «Как бы нам пожить поприятнее?».
Двадцатое столетие стало бесконечным каскадом революций. Люди восставали против существующего порядка и шли на штурм, чтобы сделать свою жизнь лучше. В смысле, более соответствующей их представлениям о том, какой эта жизнь должна быть. Считается, будто большинство этих революций окончилось неудачно и цели добиться не удалось. Однако как минимум две революции завершились полной и окончательной победой. Это психоделическая революция и – сексуальная.
Когда слово «революция» произносят у нас в стране, то перед глазами сразу встают черно-белые кадры: матросы и солдаты в смешных папахах лезут по ограде Зимнего дворца, орут что-то про Карла Маркса и дружно поют «Марсельезу». В начале ХХ века революции действительно были именно такими. Тогда люди еще верили, что одно-единственное восстание может кардинально изменить жизнь всего общества сразу. Вот выгоним царя и заживем как люди. Вот отменим допотопную химеру религии и будем, наконец, свободны. Но чем дальше, тем понятнее становилось: никакого одного на всех счастья в мире просто нет. Бороться стоит не за какие-то общие цели, а за то, что нужно лично тебе. Оказалось, что мир состоит из миллиардов ничем не обязанных друг дружке атомов. И революции в этом мире стали совсем другими. Например, такими, как в датской Христиании.
Что толку резать буржуев, если конкретно тебя мучает не их эксплуатация, а сексуальные психозы? Зачем бороться за свободу, если твое собственное «Я» так и останется в плену рабских стереотипов? В 1960-х американские и французские президенты бросали на подавление беспорядков армейские части, а длинноволосая молодежь закидывалась LSD, занималась групповым сексом, затягивала «Харе Кришна!» и искренне не понимала: как омоновцы в бронежилетах могут всему этому счастью помешать?
Под словом «свобода» отныне понималось лишь то, что у тебя внутри. То, до чего никогда не дотянуться ни правительству, ни жандармам-держимордам.
3
Осмотр достопримечательностей Христиании не занял у меня много времени: в Христиании нет достопримечательностей. Проходите под деревянной аркой с надписью «Здесь законы ЕС не действуют» и оказываетесь в коммунизме. За сто евро любой желающий может снять здесь жилье любого угодного размера. А чтобы купить гашиша, нужно просто открыть форточку и крикнуть вечно толкущимся на перекрестке камерунцам.
Таксист, который подвозил меня до развеселого района, развернулся и, не задерживаясь, укатил назад в безопасный копенгагенский центр. Считается, что с наступлением сумерек в этот район лучше не соваться. Хотя лично я ничего опасного здесь так и не увидел. Ну трущобы… ну негры в футболках с серпом и молотом… места, в которых я провожу время дома, в Петербурге, не сильно от всего этого отличаются. Я сел в первом попавшемся вегетарианском кафе с липкими столиками и потянулся за сигаретами.
Вокруг говорили по-датски. Язык звучал так, будто кто-то решил поболтать по-английски с чудовищным немецким акцентом. Плюнуть на все? Переехать в Данию насовсем? В те дни, когда у меня нет срочной работы, я поздно просыпаюсь, долго лежу в постели, потом умываюсь, выхожу на кухню и щелкаю кофеваркой. Короткий взгляд в окно: даже летом, когда в Петербурге жара, любоваться там все равно нечем. Даже жара в моей стране – все равно холоднее, чем зима где-нибудь в Бразилии, а наша зима длится восемь месяцев в году, и пусть сейчас девушки на улице ходят с загорелыми голыми ногами – не успеют они и глазом моргнуть, как на ноги придется натянуть чулочки, а сверху еще и джинсы, а если зима выдастся совсем уж серьезной, то, может быть, даже и валенки. Когда у меня нет срочной работы (а последнее время у меня ее почти никогда нет), я поздно просыпаюсь и до сумерек сижу на кухне, а потом приходит вечер, и весь мой стол заставлен пустыми чашками из-под эспрессо, а я все еще смотрю в окно и думаю о том, с чего это меня угораздило родиться в этой стране, чересчур странной даже для меня, русского? Последнее время я думаю об этом все чаще.
Официант принес мне овощной салат и морковный сок. Вегетарианство в Христиании тренд. Есть животных сегодня так же немодно, как лет сто тому назад не принято было пить кровь христианских младенцев. На протяжении ХХ века человек стал, наконец, разумен и ответственен. Он осознал свое место в мире. Это место находится неподалеку даже не от животных, а от растений.
Вегетарианцами в странах Запада являются от трех до десяти процентов населения. То есть где-то десять – двенадцать миллионов человек. Эти люди не очень переживают по поводу того, что процветание их государств основано на выкачивании ресурсов из стран третьего мира, но мысль о страданиях животных не дает им спать спокойно.
Движение за права животных родилось в том же году, когда началась сексуальная революция. В этом, согласитесь, есть логика: если человек – это всего лишь спаривающееся животное, то каждый из нас может чувствовать единство со всеми остальными животными планеты.
Первая идеологиня этого движения Бриджит Брофи писала:
«Люди безжалостно эксплуатируют животных. Мы используем их труд, мы поедаем их и одеваемся в них. Но так же, как уходит в прошлое эксплуатация человека человеком, должна исчезнуть и эксплуатация одним видом (людьми) всех остальных видов животных.
Человек боролся за право жить так, как пожелает, и по ходу освобождал все, на что падал взгляд. Прежде правозащитники боролись против расизма, а феминистки против мужского шовинизма. „Негры – тоже люди!“ – кричали первые. „Женщины имеют те же права, что и мужчины“, – подхватывали вторые. Теперь обнаружился еще один враг: расизм и шовинизм по отношению к животным. Кто сказал, что эти создания хоть чем-то хуже нас?»