Полчаса спустя туда ввалился Бертран Бредан в сопровождении двух-трех знакомых мне девиц и еще каких-то людей, среди которых я узнал шефа спонсорского отдела банка. Они расположились за соседним столиком, и мне ничего не оставалось, как пойти поздороваться. Бредан мне искренне обрадовался – я и в самом деле ему серьезно помог. Разговор затянулся, Валери подсела к нам. Не помню точно, кто предложил отправиться к «варварам» – в «Bar-Bar» – возможно, сам Бредан. Я согласился, совершив тем самым очередную глупость. Попытки большинства секс-клубов включить в свою программу еженедельные вечера садомазохизма провалились. В отличие от них «Bar-Bar», изначально предназначавшийся для садомазохизма и не предъявлявший, кроме особых случаев, жестких требований к одежде, со дня своего открытия пользовался популярностью. Я знал, что садомазохисты – публика весьма специфическая, утратившая всякий интерес к обычному сексу и, соответственно, обычным секс-клубам.
У самого входа ерзала в клетке, словно не находя себе места, женщина лет пятидесяти с румяным лицом, в наручниках и с кляпом во рту. Приглядевшись, я увидел, что ноги у нее прикреплены железными цепями к прутьям клетки; всей одежды на ней был только корсет из искусственной черной кожи, поверх которого свисала большая дряблая грудь. У этой рабыни имелся хозяин, намеревавшийся, по здешним обычаям, продать ее с молотка на один вечер. Похоже, ей тут не слишком нравилось; как я понял, она вертелась туда-сюда, пытаясь спрятать свои целлюлитные ягодицы – но напрасно, клетка-то открыта с четырех сторон. Возможно, она таким способом зарабатывала на жизнь: я слышал, что люди продают себя в рабство по тысяче, а то и по две за вечер. Я вообразил, что это какая-нибудь мелкая служащая, телефонисточка из собеса, сводившая таким образом концы с концами. Свободным оказался только один столик у входа в первый зал пыток. Как только мы сели, к нам приблизилась парочка: чернокожая повелительница с голым задом тащила на поводке совершенно лысого пузатого мужчину в тройке. Поравнявшись с нами, Она остановилась и велела ему раздеться. Он повиновался и оголил довольно большие для мужчины жирные сиськи. Она достала из сумочки два металлических зажима и прицепила их к красным продолговатым сосцам. Мужик скривился от боли. Затем она дернула за поводок, он опустился на четвереньки и поковылял за ней; складки живота у него тряслись, в тусклом освещении тело казалось очень бледным. Я заказал виски, Валери – апельсиновый сок. Она упорно глядела в стол, стараясь не замечать всего, что творилось вокруг, в разговоре не участвовала. Маржори и Жеральдина, знакомые девушки из Управления изобразительных искусств, наоборот, выглядели возбужденными. «Сегодня все очень целомудренно, очень», – разочарованно проворчал Бредан. Он рассказал нам, что в иные вечера тут загоняют иголки в яички или в головку члена; а как-то раз одному типу повелительница клещами выдрала ноготь. Валери передернуло от отвращения.
– По-моему, это ужасная мерзость, – сказала она не в силах больше сдерживаться,
– Почему
мерзость
? – удивилась Жеральдина. – Если участники соглашаются добровольно, то нет проблем. Договор как договор, не хуже любого другого.
– Не верю, что можно
добровольно согласиться
на унижения и страдания. А если и так, то все равно это недопустимо.
Валери заметно нервничала, и я подумывал, не перевести ли мне разговор на палестино-израильский конфликт, а потом вдруг понял, что мне глубоко наплевать на мнение этих девиц; если они перестанут мне звонить – мне же лучше: работы меньше.
– Вообще-то мне все они противны, – сказал я и добавил немного тише: – И вы тоже.
Последней фразы Жеральдина не услышала или сделала вид, что не слышит.
– Если совершеннолетний человек, – сказала она, – желает страдать и изучать мазохистскую составляющую своей сексуальности, я не понимаю, по какому праву кто-то может ему помешать. У нас все-таки демократия.
Она тоже нервничала, и я уже чувствовал, что сейчас она перейдет к
правам человека
. При слове
демократия
Бредан взглянул на нее с презрением; он обернулся к Валери.
– Вы правы, – сказал он мрачно, – это полнейшая мерзость. Когда я вижу человека, который соглашается, чтобы ему выдирали ногти, чтоб на него испражнялись, и потом еще жрет говно своего палача, я нахожу это мерзким. Но именно мерзость в человеке и интересует меня больше всего.
Прошло несколько секунд, после чего Валери спросила с болью в голосе: