– Если Жоспен хочет, чтоб его избрали,– сказал я, протягивая ей статью,– ему следует заткнуть этому писаке рот до второго тура.
– Я смотрю, ты становишься стратегом…
Смех смехом, но общее беспокойство начинало передаваться и мне. Валери теперь снова засиживалась на работе допоздна, раньше девяти, как правило, не возвращалась; я начал подумывать, не обзавестись ли оружием. Вспомнил об одном типе – брате художника, чью выставку я организовывал два года назад. Парень не то чтобы принадлежал к преступному миру, но кое-какими сомнительными делишками иногда занимался. По натуре он был изобретатель, мастер на все руки. Недавно, например, он рассказал брату, что нашел способ изготовлять фальшивые удостоверения личности – а власти-то уверяли нас, что документы нового образца полностью защищены от подделок.
– Даже и не думай,– ответила Валери.– Мне ничего не угрожает: днем я не выхожу из офиса, а вечером всегда возвращаюсь на машине.
– Мало ли, остановишься на светофоре…
– От здания «Авроры» до автострады – всего один светофор. С автострады я съезжаю у заставы Италии и сразу оказываюсь дома. Наш квартал совсем не опасен.
И действительно, в нашем Чайнатауне нападения и грабежи случались крайне редко. Как уж там китайцы управлялись, не знаю: может, у них какая собственная система наблюдения? Нас, во всяком случае, они заприметили, как только мы сюда переехали; по меньшей мере человек двадцать с нами регулярно здоровались. Европейцы селились здесь не часто, в нашем доме они составляли очевидное меньшинство. В подъезде время от времени появлялись рукописные объявления иероглифами, приглашавшие, как я полагаю, на собрания или праздники. Но что за собрания, какие праздники? Можно годами жить среди китайцев и так ничего о них и не узнать.
Я все-таки разыскал брата того художника, он обещал выяснить и два дня спустя перезвонил: есть, дескать, приличный револьвер в хорошем состоянии с порядочным запасом патронов за две тысячи франков. Надо только его регулярно чистить, чтобы в нужный момент он не подвел. Я изложил все это Валери, но она и слушать не захотела.
– Я все равно не смогу выстрелить,– ответила она.
– А если тебе будет грозить смертельная опасность?
Она покачала головой и повторила:
– Нет, это исключено.
Я не стал настаивать.
– Когда я была маленькой,– сказала она как-то в другой раз,– я даже курицу не могла убить.
По правде говоря, я тоже; но мне казалось, что человека застрелить проще.
За себя я, как ни странно, нисколько не боялся. Правда, я почти и не сталкивался с этими
бандами варваров,
если только в обеденный перерыв, когда ходил прогуляться в Ле Аль, но там порядок обеспечивали столько различных служб (жандармерия, полиция, охранники, нанимаемые ассоциацией коммерсантов), что теоретически опасаться было нечего. Я бродил под бдительным присмотром людей в форме и чувствовал себя как зверь в зоопарке Туари. Я не сомневался, что в отсутствие стражей порядка стану легкой добычей, хотя и неинтересной: выглядел я заурядно, одет как среднеоплачиваемый чиновник – вряд ли кто обратит на такого внимание. Меня эти юные выходцы из
опасных слоев
тоже нисколько не привлекали, я их не понимал и понять не стремился, увлечениям их не симпатизировал, ценностей не разделял. Сам бы я и мизинцем не пошевельнул, чтобы приобрести часы «Ролекс», кроссовки «Найк» или новую модель BMW Z3; мне, собственно, никогда не удавалось обнаружить разницу между фирменными товарами и обычными. С точки зрения общества, я был, разумеется, неправ. Я отчетливо сознавал, что принадлежу к меньшинству, а следовательно, заблуждаюсь.
Должно
же, понятно, существовать различие между рубашками «Ив Сен-Лоран» и остальными, между ботинками «Гуччи» и «Андре». Различия этого не замечал я один, вероятно, в силу какой-то своей ущербности, и, значит, гордиться мне было нечем и осуждать мир не за что. Не может же слепой заделаться экспертом по живописи постимпрессионистов. Своей неумышленной слепотой я ставил себя вне реалий современной жизни, реалий весьма существенных, коль скоро они порождают такие страсти и толкают на преступления. Полудикие юнцы инстинктивно тянулись к красоте; их стремления, таким образом, надо признать похвальными и соответствующими социальным нормам; требовалось только найти более адекватный способ их выражения.