Вот и со мной примерно то же: настанет день, когда человечество освободится от ислама, но для меня это будет слишком поздно. Я, собственно, уже не живу; я жил в течение нескольких месяцев, что само по себе неплохо, не каждый может этим похвастаться. Увы, отсутствие желания жить не приводит автоматически к возникновению желания умереть.
Я увидел иорданца на другой день перед его отлетом в Амман; ему теперь целый год ждать следующего отпуска. Я был скорее рад его отъезду, иначе он наверняка затеял бы новую дискуссию, а мне от такой перспективы становилось не по себе: я теперь с трудом выносил интеллектуальные разговоры; я больше не стремился понять мир ни даже просто его познать. Тем не менее наша беседа оставила во мне глубокий след; иорданец полностью убедил меня, что ислам обречен; вообще-то, если вдуматься, это и в самом деле очевидно. От этой мысли всю мою ненависть как рукой сняло. И я опять перестал интересоваться международной политикой.
4
Бангкок все-таки слишком походил на обычный город, там крутилось слишком много деловых людей, болталось слишком много туристов. Две недели спустя я сел в автобус и уехал в Паттайю. Этим и должно было кончиться, сказал я себе, но потом подумал: нет, я не прав, детерминизм здесь ни при чем. Я мог бы провести остаток дней с Валери в Таиланде, в Бретани, где угодно. Стареть вообще не здорово; стареть в одиночестве – хуже некуда.
Едва только я поставил чемодан на пыльную площадку автовокзала, я понял, что это и есть моя конечная станция. Старый, иссохший наркоман с длинными седыми волосами просил милостыню у турникета, на плече у него сидела большая ящерица. Я дал ему сто бат и зашел выпить пива в «Хайдельберг Хоф» напротив вокзала. На улицах раскачивали бедрами пузатые и усатые педерасты-немцы в рубашках в цветочек. Возле них три русские девчонки, три жалкие сосалки, развратные донельзя, извивались под орущий гетто-бластер, корчились, чуть по земле не катались. Кто только не повстречался мне на улице за несколько минут: рэпперы в бейсболках, маргиналы из Голландии, киберпанки с красными волосами, лесбиянки-австриячки с пирсингом. Дальше Паттайи ехать некуда, это клоака, сточная канава, куда сносит все отбросы западного невроза. Будь ты хоть гомо-, хоть гетеросексуален, хоть и то и другое сразу, Паттайя – твой последний шанс, потом остается только отказаться от желаний. Отели, естественно, различаются по уровню комфорта и цен, а также по национальному составу проживающих. Две самые большие общины – немецкая и американская (в них растворены австралийцы и даже новозеландцы). Попадается немало русских, безошибочно узнаваемых по неотесанному виду и гангстерским замашкам. Есть заведение и для французов, называется «Ma maison»; в гостинице всего десяток комнат, но ресторан пользуется успехом. Я прожил в ней целую неделю, пока не обнаружил, что не питаю особого пристрастия к французским сосискам и лягушачьим лапкам, могу обходиться без спутниковых трансляций чемпионата Франции по футболу, могу не просматривать ежедневно раздел культуры в газете «Монд». Мне все равно надо было искать долговременное пристанище. Обычная туристическая виза выдается в Таиланде на месяц; однако чтобы ее продлить, достаточно заново пересечь границу. В Паттайе множество агентств предлагают однодневную поездку на камбоджийскую границу и обратно: три часа на микроавтобусе, час или два в очереди на таможне, обед на камбоджийской территории (оплата обеда и чаевые таможенникам включены в стоимость путевки) – и назад. Большинство постоянно проживающих здесь иностранцев проделывают это ежемесячно; получить долгосрочную визу куда трудней.