— Она говорила, что ее подвели.
Тусклые глаза Хэка, наслаждавшегося собой, смотрели прямо в лицо Литтлджону.
— А дочери?
— Три шикарные штучки. Одна помолвлена с молодым врачом из местной больницы. Одна работает у дантиста, и они часто гуляют после работы. Но тот парень женат, и я не имею понятия, чем это все закончится. Еще одна шатается с букмекером. Ее мать не в восторге от этого, но тот при деньгах, поэтому, вероятно, она склонна не замечать некоторые его недостатки.
Литтлджон встал и потянулся.
— Мне нужно идти. Кое-какие дела перед сном. Давайте продолжим в другой раз.
Хозяину отеля явно не хотелось отпускать постояльца, но он согласился.
— Полиция работает день и ночь, не так ли?
Он дал суперинтенданту еще одну сигару размером с небольшую торпеду и проводил его до двери.
Ровно половина циферблата часов на здании церкви была освещена, но Литтлджон понял, что уже было 9.30 вечера. Вероятно, острая фаза встречи всей семьи уже завершилась, и суперинтендант через ряды магазинов отправился к дому Тисдейлов.
Дождило. Дождевой туман прилипал к одежде и образовывал ореол вокруг ветхих придорожных фонарей. Городская площадь была почти безлюдна. В церкви горел свет, и репетировал хор. Церковный гимн смешивался с пением завсегдатаев паба через дорогу.
Литтлджон позвонил в звонок на двери магазина. Прозвучали шаги, кто-то завозился с замком. Дверь приоткрылась.
— Кто там?
— Литтлджон.
Это была Хлоя — сестра миссис Тисдейл.
— Остальные ушли готовиться к похоронам послезавтра. Я сижу с сестрой, пока не придут девочки. Они у портнихи. Заходите.
Свет лампы из задней комнаты словно пробивал туннель сквозь темноту в магазине. В гостиной было жарко и душно, пахло дымом сигар торговца зерном, который отправился в клуб обсудить семейные новости и, вероятно, опровергнуть некоторые новости из вечерних газет.
Когда позвонил Литтлджон, миссис Тисдейл сидела в своем обычном кресле-качалке и, по обыкновению, бездельничала, а ее сестра убирала остатки семейного обеда. На столе стояли грязные чашки и блюдца, тарелки с крошками хлеба и пирожных, на одной тарелке лежали бисквиты, а в центре располагался тяжелый сливовый пирог, украшенный марципаном и глазурью.
Убийство явно не испортило чьего-либо аппетита.
Миссис Тисдейл не поднялась и даже не перестала раскачиваться, а только сменила темп.
— Прошу прощения, что так поздно, но я зашел спросить, могу ли я вам еще чем-то помочь, миссис Тисдейл?
Лицо новоиспеченной вдовы удлинилось, и выражение комфорта сменилось на притворное горе.
— Как это мило с вашей стороны, суперинтендант. Думаю, сейчас ничего не нужно, меня поддерживает семья.
Хлоя сновала туда-сюда, перенося остатки обеда со стола на кухню, и время от времени бросала на Литтлджона почти застенчивый взгляд.
— Пожалуйста, присаживайтесь. Чашечку чая или легкую закуску?
Хлоя прервала свои труды и начала извиняться, что возможно, унесла еду из-под носа голодного человека.
— Мне так жаль. Я не подумала. Все эти события, вы знаете…
— Не переживайте, я поужинал. Не хочу беспокоить вас.
Миссис Тисдейл грустно улыбнулась.
— Тех, кому нечего скрывать, нелегко побеспокоить.
Был ли в ее словах какой-то намек на мужа и его недавнее поведение?
— Возьмете что-нибудь, мистер Литтлджон?
На буфете стоял поднос, где расположились два использованных стакана, один чистый и бутылка виски. Без сомнения, они недавно использовались зятьями. Миссис Тисдейл предложила Литтлджону налить себе, но он отказался: в бутылке оставалась всего столовая ложка виски.
Больше всего Литтлджона поразило отсутствие траурной атмосферы. Конечно, они не должны были держать в магазине тело усопшего, но обычно в доме умершего царит предпохоронная атмосфера, чувство подавленности и горя. Всего этого здесь не было. Миссис Тисдейл выглядела спокойной, а ее сестра — почти веселой. И только когда Хлоя наклонилась к нему, чтобы убрать тяжеловесный пирог, Литтлджон понял: в ее дыхании явственно ощущался джин.
Похоже, обе дамы что-то приняли для поддержания бодрости духа. Литтлджон окинул взглядом женщину в кресле-качалке.
Тонкие губы, две глубокие морщины между уголками рта и носа, узкие ноздри, низкий лоб и взлохмаченные седые волосы. На всем лице написаны недовольство и гордость. И разочарование в невзрачных блеклых голубых глазах.