Но это не все аспекты проблемы. Дадут ли мне сыграть на публику, учитывая, что буду играть против авторитета управителей такого мощного влиятельного заведения? Получится ли у меня самого найти нужные аргументы, подобрать ключик к сердцам рядовых девочек, внимательно следящих за происходящим? Я не знал. Потому от волнения с утра бил мандраж, а кусок за завтраком не лез в горло.
Взаимоотношения с «чертовой дюжиной» замерли, застопорились. Девчонки не трогали меня, я их, мы взаимно не замечали друг друга. Кассандра откровенно дулась, считая, что я был не прав, не дав им возможности быстро и эффективно решить проблему, Сестренки ходили растерянные, обмениваясь со мной лишь фразами, смысловая нагрузка которых сводилась к словам, «да» и «нет», а и так нелюдимая Гюльзар замкнулась окончательно. Ей было неловко: с одной стороны она поддерживала Кассандру, считала, что они хотели поступить правильно, но с другой признавала, что это мое и только мое право принимать решение, как быть и что делать с противницами. Что они не должны были делать это за меня. Эта двойственность, усугубленная поразившим ее ножом из моей руки, отгородила восточную красавицу окончательно, и времени на преодоление сего барьера у нас не оставалось.
Потому, что у «сорок четвертых» среди обитателей корпуса осталось много подруг и сочувствующих, и в случае их расстрела у кого-нибудь обязательно возникнет желание отомстить. Не лично, своею рукою воткнув нож в тело, как хотели сами девочки, а пустить отравленную иглу в спину, подсыпать чего-то нехорошего в кружку, или сделать еще что-то подобное. И до марсианского Олимпа им будет вся лирика, предшествовавшая расстрелу.
Паула тоже дистанцировалась, но вынужденно. Она пыталась разговаривать, тормошить меня, но я раз за разом отнекивался, и, в конце концов, оставила в покое. Я понимал ее, но ничем не мог помочь — она часть взвода, часть команды, а мне надо было отдохнуть от них. Хотя бы для того, чтобы определиться, как быть дальше. Но попыток она не оставляла.
Вечером перед заседанием красноволосая исчезла, вернувшись лишь заполночь, усталая, злая и крайне недовольная.
— Она отказалась, Хуан, — огорошила она меня, снимая хорошо выглаженный накрахмаленный парадный китель. — Не захотела даже слушать. Я все рассказала, просила вмешаться, умоляла! — Тяжелый вздох. — А она лишь внимательно выслушала и сказала не лезть в это дело. Оно «не для моего ума».
Паула резко обернулась и закричала:
— Не моего ума, понимаешь?!! Это она сказала МНЕ!!!.. — Затем села и заплакала. — Хуан, прости, я сделала все, что смогла!..
Я хотел присесть рядом, успокоить, погладить ее по волосам, но гораздо более чувственные Сестренки оттеснили и спровадили меня в коридор, взяв сию задачу в свои руки. Правильно, буду бередить свежую рану. Погуляю минут двадцать и вернусь, когда они уже лягут.
Я и раньше думал, что у Паулы должен быть собственный выход на королеву. Так сказать, семейный, родственный. Значит, ее величество не захотела слушать племянницу, посоветовав не вмешиваться? Интересно-интересно!
Итак, два вопроса: что они задумали и на что готовы пойти? От ответов на них зависела моя стратегия поведения на завтрашнем заседании. Но сколько я ни думал, даже приблизительные ответы дать не смог.
Зал заседаний. Огромный (по местным меркам, конечно), на полтыщи человек, со спускающимися сидениями, как в амфитеатре. Это по сути и есть амфитеатр, здесь проходят разные торжественные мероприятия, от театральных постановок и всеобщих заседаний личного состава до вечеров встречи завершивших контракт. Сегодняшнее было из разряда редких, не каждодневных — заседал не обычный трибунал, а совет офицеров в полном составе. Почти полном, королевы как всегда не было, как и «уволенной» Катарины. Но одиннадцать человек сидели за полукруглым длинным столом, внимательно следя за ходом процесса и реакцией сидящих в зале. Их стол располагался внизу, на самой нижней площадке, боком к зрителям. Боком же, но лицом к ним, располагалась и «точка» — отчитывающийся человек показывал зрителям не вид сзади, а вид сбоку, что создавало благоприятное впечатление об организаторах мероприятия.
Подсудимые, три человека из четырех, сидели лицом к залу, но не в клетке, как в суде, а просто за скамьей. Руки у всех были скованы, но это и все меры предосторожности. Действительно, зачем больше, если за их поведением следят трое «морпехов», а эти сеньорины тренированны как раз для противодействия проштрафившимся ангелочкам. Да и дальше шлюза главного входа отсюда не убежишь.