Гул в зале усилился, но постепенно стих. Девочки признали, наконец, очевидное — да, высокомерные.
— Кто ударил первым? — сощурились глаза сеньоры министра.
— Одновременно, — вновь честно ответил я. — Мы с Камиллой поняли, что миром не разойдемся, что они приняли решение бить на поражение. И когда ударили, мы ударили в ответ, одновременно с ними.
— Вы провоцировали их?
— Нет.
Мягкий зеленый свет индикатора полиграфа показывал, что я не вру. Вновь по залу прокатилась волна, начавшись в задних рядах и спустившись с галерки.
— То есть, ты подтверждаешь, что они целенаправленно напали на вас первые, хотя могли не делать этого? И вы бы в этом случае не завязали с ними бой?
— Да, сеньора.
И вновь мягкий зеленый свет.
— Я думаю, — обернулась она к членам трибунала в одну и в другую сторону, — все понятно. Мотив ясен, принадлежность каждого фигуранта к попытке противоправного деяния установлена, последовательность событий определена. У кого какие вопросы к мальчику?
— Вы забыли добавить, — невежливо влез я в их разговор, — «осталось установить ВСЕХ виновных», сеньора.
Она непонимающе сдвинула брови.
— Поясни?
— Я говорю, вы забыли добавить, «осталось установить ВСЕХ виновных, а не только сидящих на скамье», — кивнул я на вмиг ожившую, но пока вяло, «сорок четверку».
— Мне кажется, ВСЕ виновные установлены, — еще больше нахмурилась она. — Или ты утаил что-то в своих показаниях?
— Никак нет, не утаивал, сеньора. — Я отрицательно покачал головой. — Просто против оставшихся виновников дать их еще не успел, ибо об этом никто не спрашивал.
— И кто же эти оставшиеся? — с иронией усмехнулась она.
— Сеньоры Сирена Морган, Елена Гарсия и Мишель Тьерри. Я обвиняю их в причастности к этому делу. А именно, в манипулировании подсудимыми с целью подстрекательства к нападению на меня. И считаю, эти дела нужно рассматривать только в контексте, для объективности происходящего, ибо кукловод виновен в свершенном куклой деянии не менее самой куклы.
Зал слева от меня взорвался. Потребовалось несколько минут, чтобы ропот стих и установилась приемлемая тишина. Только теперь я заметил довольную-довольную улыбку сеньоры главного дворцового стража, переглядывающейся с не менее довольно улыбающимся ее высочеством. Остальные «решающие» так же сияли в той или иной степени.
«Шимановский, подстава! — закричал внутренний голос. — Всё они знали и рассчитали, эти сеньоры. Я имею в виду твое выступление. Все идет по ИХ плану, а не твоему.»
Но это я и так уже понял. Причем, отыгрывать назад поздно, слово сказано, его не воротишь. Что ж, наступать — так с музыкой, раз более ничего не осталось!
Подбодрив сам себя, я вдруг успокоился. Что ж, запланировать можно выступление, но не его итог. Сейчас начнется самое интересное — бодалово с офицерами-«решающими», и, кажется, я даже рад такому развитию событий. По крайней мере, высказаться мне дадут, не перебьют.
— Ну, хорошо, — улыбнулась сеньора министр, тоже бывшая в курсе предстоящего действа. Видно, ждала от меня выходки, но не до конца была уверена, что я это сделаю. — Раз так — аргументируй. Мы внимательно выслушаем тебя и решим, вымысел это или все же приобщать показания к делу.
Вот и отлично, давно бы так.
— Все началось, когда наказующие, присутствовавшие в момент нашей стычки с Алессандрой Перес, не вмешались, — прокашлялся и начал я новый виток шоу. — На них спустили собак за некомпетентность, но поверьте, сеньора, я в этом заведении достаточно долго, чтобы понимать, некомпетентность тут не при чем. Некомпетентных здесь не держат. Из этого следует вывод, что они должны были дать нам сцепиться.
— Как показала практика, это было только начало, — продолжил я, входя во вкус. — Нас стравливали специально, делая все таким образом, чтобы…
Дальнейшую речь пересказывать нет смысла, я все изложил ранее. В переговорах с «сорок четвертыми», в предложениях, переданных Камиллой, и многих других речах. Я говорил так, что сам бы заслушался — соловьи настолько складно и уверенно не поют. Чувствовал себя Цицероном двадцать пятого века, не меньше. Ввиду груза ответственности, красноречие из меня выходило такой волной, что сметало все на своем пути, будто цунами. Так я не говорил даже на памятном совете хранителей, ибо там речь шла всего лишь о моей жизни, здесь же — о жизнях других людей. Я ДОЛЖЕН был защитить их, и делал для этого все возможное.
— …Подчеркиваю, при грамотной работе с психологами всего произошедшего можно было избежать. Однако названные мною сеньорины не захотели идти по этому пути, что только подтверждает мои выводы, — подвел я итог своей речи. — Таким образом, сеньорины заседающие, я утверждаю, что необходимо назначить дополнительное расследование, дабы проверить и подтвердить эти факты. Причем проводить его должны лица, не скомпрометировавшие себя в этой афере, но обладающие достаточным весом среди офицеров. — При этих словах сеньора Сервантес закашлялась. — После чего рассмотреть дело заново, и, либо наказать ВСЕХ виновных, либо проявить снисхождение, но так же ко ВСЕМ виновным. У меня всё, спасибо. — Я вежливо поклонился.