Тирада графа показалась адъютанту слишком уж затянутой и пафосной. Он даже испытал чувство некоторой неловкости, потемнел лицом и хотел было откланяться, оставив собеседника наедине с его имперскими мыслями. Тем более немногочисленные свидетели казни уже разошлись. Палач окликнул Талагани, потом подбежал к нему и, протянув какой-то предмет в замурзанной тряпке, что-то выкрикнул на пушту. Порученец развернул тряпку так, чтобы Смоллетт не мог разглядеть, что в ней находится. На грязно-сером фоне заблестел орден Хедмат. Ни слова не сказав своему визави, Талагани спрятал его в нижний левый карман френча, извинился и попросил разрешения удалиться.
— Вижу, я чем-то вас обидел, дорогой Барзак, — произнес Смоллетт нарочито извинительным тоном. — Не сердитесь, все мы нервничаем.
— Дело не в этом, — успокоил его адъютант. — Просто я должен лично сообщить своему повелителю о том, что Бача-и Сакао мертв. Надир-хан ждет моего персонального доклада.
— Не забудьте напомнить ему, что путь к власти, которая держится на британских штыках, для него наконец открыт. — Смоллетт не мог сдержать себя, чтобы не съязвить.
Как истинный колонизатор и потомок колонизаторов в седьмом колене, он относился к афганцам и азиатам вообще, с которыми провел бок о бок практически всю свою сознательную жизнь, с плохо скрываемой брезгливостью. Возможно, Талагани во всем сонме мелькавших перед ним неприязненных восточных физиономий, коих были тысячи, составлял приятное исключение.
— Честь имею кланяться, — хотел завершить этот разговор, проводимый явно не на равных, Талагани и уже сделал шаг вполразворота, чтобы уйти.
Но майор остановил его, взяв за руку.
— Я бы все-таки просил вас, уважаемый лейтенант, — Смоллетт впервые обратился к нему по воинскому званию, — прогуляться со мной по городу. Сегодня, как мне кажется, в нем стало немного безопаснее с учетом того дела, которое мы только что провернули. Я имею в виду устранение конкурента вашего повелителя. И не обижайтесь на меня за демонстрацию некоего имперского духа. Я изучал нравы и обычаи вашего народа и на основе многолетних наблюдений за поведением пуштунской элиты могу сказать, что сами вы — страшные шовинисты, которые на дух не переносят все остальные народы, живущие рядом с вами или поодаль, в том числе и британцев.
— Но мы, в отличие от вас, делаем это на своей земле и не считаем себя эпизодами в борьбе за утверждение идеи нашего национального превосходства. В конце концов, нас в здешних горах гораздо больше, чем всех остальных.
Адъютант в пылу своего пламенного ответа даже не заметил, что уже прогуливается под ручку со Смоллеттом по Майванду в направлении к торговым кварталам Кабула.
— Не волнуйтесь, лейтенант, — майор опять обратился к порученцу Надир-хана по званию. — Потом мы вместе навестим Его Падишахское Величество и сообщим ему, что его злейший враг подбросил свою полную темных замыслов голову под копыта резвому жеребцу. Думаю, присутствие вашего покорного слуги при докладе, а также мои объяснения полностью оправдают вас в его глазах.
Вскоре собеседники продолжили обсуждение казни Бача-и Сакао в кофейне на ремесленном рынке Кабула, где спрятались подальше от посторонних глаз работников британской миссии и офицеров Короны, которые после десятилетнего перерыва вновь наводнили улицы города, а также шпионов и соглядатаев Надир-хана. Англичане вновь были готовы вернуться сюда, чтобы полноценно контролировать не только границу с Советским Туркестаном, но и традиционный для них объект, Хайберский проход, и линию Мортимера Дюранда на всем ее протяжении.
— Так, значит, свержение Амануллы-хана и было главным интересом Британской Короны в Афганистане? — спросил Талагани после нескольких минут молчания, пока он и Смоллетт пили неважнецкий кофе, пытаясь распробовать его вкус.
— Это явно не кофейня на окраине Стамбула, — сказал специальный посланник, пытаясь увести разговор в сторону, — где за изготовление подобной гадости ее содержателю наверняка бы отрубили голову и правую руку.
— Вы были и в Стамбуле, мистер Смоллетт? — поинтересовался адъютант.
— А то вы, можно подумать, не знаете, уважаемый? Исмаил Энвер-паша, лидер младотурок во главе басмаческого движения в Бухаре и Хиве — мой проект. С каким трудом, признаюсь, мне удалось вывести этого кровожадного ублюдка из-под влияния большевиков восемь лет назад, одному мне известно.