С этого задания, на распутывание которого ушло больше года, и продолжилась моя служба в предгорьях Гиндукуша. Подполковник Калитвинцев ввел меня в курс дела, рассказал мне немного об этих местах. Моя оперативно-агентурная группа должна была действовать в районе Старой английской дороги.
— Ты, Северов, — сказал он мне с некоторой издевкой в голосе, — хоть знаешь, что такое САД (аббревиатура Старой английской дороги. — Прим. авт.)?
— Пока понятия не имею, товарищ подполковник, — бойко ответил я. — Но обещаю, что быстро войду в курс дела и разберусь с окружающей меня обстановкой.
— А ты почитай Киплинга, Нафтулу Халфина, — присоветовал Калитвинцев. — Люди, между прочим, очень умные книжки писали, привязанные к местным природным условиям, традициям, нравам и обычаям здешних дикарей. Акцентирую, именно дикарей. Для нас они всегда будут коварными горными волками, готовыми при любом удобном случае вцепиться мертвой хваткой в глотку, а никак не товарищами. Сколько бы ты им ни читал коммунистические проповеди.
— Я, Виктор Анисимович, как только приеду домой на побывку, сразу пойду и запишусь в библиотеку. И все ваши умные книги обязательно прочту. И еще много других. А раз здесь нет библиотеки, буду определяться на местности вприглядку. Если, конечно, вы мне позволите.
Калитвинцев понял мой сарказм и, судя по всему, оценил его. Но ничего не ответил, а только в усы себе усмехнулся. Убеленный ранней сединой подполковник наверняка очень удивился бы, если бы узнал — я ему об этом просто никогда не рассказывал, случай не представился, — что дома на следующий день после встречи с семьей я пошел и записался-таки в городскую публичную библиотеку. И проводил в ней по нескольку часов в день, являясь туда при полном параде. Все-таки, как-никак, храм торжества человеческой мысли.
Внешний вид молодого, коротко стриженного старлея с загорелым обветренным лицом явно диссонировал с собирающейся здесь институтской профессурой — людьми серьезными, сплошь в очках. Многие из них были подкованы в различных областях знаний и правильно расшифровывали наградные планки на моей гимнастерке. Поэтому, когда я выходил в курилку, все находившиеся здесь великие разумники приветствовали кавалера ордена Красной Звезды и медали «За отвагу», вставая и тихо здороваясь. Мой первый год в Афгане прошел в таких переделках, что некоторые из них снятся мне и по сей день. Несколько раз я чуть было не отправлялся на тот свет, но, слава богу, пронесло. Избежал даже ранений. В силу небывалого везения мои заслуженные регалии украшали парадный мундир, который, признаться, я никогда не носил, а не атласные подушечки из категории привычных похоронных принадлежностей. В ответ я кивал докторам наук и доцентам, вид у меня при этом был глуповатый, и мое лицо покрывалось густой краской легкого стыда. Но это было внешнее проявление неловкости. В душе я ликовал, чувствуя уважение столь солидного общества.
Здесь же, в курилке, сбивались в стайки молоденькие студентки, дымившие, как паровозы. По весне они писали свои дипломные и курсовые работы. Юношей-сокурсников рядом с ними не было. Первые теплые деньки влекли парней в учреждения совсем иного рода, где подавали пиво или что-нибудь покрепче. Сам знаю, поскольку после школы первые два года проучился в гражданском вузе, а потом через военкомат перевелся в военное училище. Лихорадочная научная деятельность у этих оболтусов начиналась, как правило, с тяжким протрезвлением за несколько дней до защиты, и тогда они брали штурмом библиотеки, и на это время храмы мысли благодаря их полупьяному галдежу-балдежу больше напоминали те же пивные.
Но сейчас здесь царила божья благодать, располагающая к глубоким раздумьям. Девицы в курилках пялились на мою тельняшку, выглядывающую из-за отворота, весело прыскали и строили мне глазки. Но я был непреклонен, поскольку пришел сюда не в поисках романтических похождений, а за знаниями. Во всяком случае, так я себя настраивал через силу, хотя соблазн поддаться чарам этих «розанчиков» был велик. Кое-что из того, что я познал в тиши читального зала, признаться, меня ошеломило. Например, то, что пуштуны, которые вот уже без малого двенадцать веков никаких книг, кроме Корана, в руках не держали, на самом деле являются потомками древних евреев, и библейский Ветхий Завет определяет их этническое происхождение, как одно из десяти потерянных колен Израилевых.