А Гарри все не ехал.
Шон знал: в любую минуту может зазвонить телефон, и извиняющий голос скажет, что обстоятельства изменились…
— Минди! — Эм остановилась в коридоре у двери игровой комнаты и закричала так громко, что дверь чуть не слетела с петель:
— Ты там?
Хотя Шон был дальше от двери, чем Минди, он быстро подбежал и открыл ее.
— Не кричи так — тетя Мардж работает внизу, — прошипел он. Господи, как это маленький человечек может кричать так громко?
Эмили стояла у двери с большой коробкой в руках.
— Я пришла поговорить с Минди.
— О, спасибо, Эм. — Минди отстранила Шона и взяла коробку. — Ты принесла это мне?
— Альбомы с фотографиями? — Шон не поверил своим глазам. Все, что ему оставалось теперь делать, — это сидеть рядом с сестренкой и разглядывать фотографии, сделанные в те времена, когда его жизнь представляла собой невообразимую мешанину из печали, страха и боли. Видеть эти снимки оказалось выше его сил.
На фотографиях были изображены его мать и он у нее на руках — их лица лучились радостью. Господи, как ему недоставало ее, и Кевина тоже! Слезы, которые всегда были близко, сейчас сдавили ему горло. Сегодня Шон не мог этого вынести, не мог сидеть рядом с Эм и придумывать новую ложь, объясняя, почему Гарри не приезжает к ним чаще. Папа любит ее, конечно, любит, но он слишком занят своей чертовски важной работой. Он занят спасением мира, а значит, он не может провести с ними даже одного дня из трехсот шестидесяти пяти.
Голос Шона дрогнул, когда он повернулся к Минди:
— Это ты попросила Эм принести альбомы с фотографиями?
Минди смутилась:
— А что в этом плохого?
Шон сердито посмотрел на свою маленькую сестренку:
— Эм, ты же знаешь, что, прежде чем их взять, следует спросить разрешения у Мардж.
— Это я виновата, — вмешалась Минди. — Я хотела взглянуть на твоего отца.
Шон тоже хотел этого. Он отчаянно хотел видеть отца, хотел знать, как тот выглядит.
— Тебе лучше бы заниматься своими чертовыми делами и не лезть в чужие! — вспылил он. В мгновение ока вся его горечь, все разочарование вылились в приступ яростного гнева. — Ты всегда тут как тут, путаешься под ногами, во все суешь нос. Толстуха-Болтуха! Вдвое больше моей кушетки! Я не приглашал тебя сюда! Почему бы тебе не убраться восвояси и не оставить меня в покое?
Эмили потянула брата за рубашку.
— Не бранись, слышишь?
Шон шлепнул сестренку по руке сильнее, чем собирался.
— Знаешь что, Эм? Папа должен был приехать к нам, но не приедет. И не потому, что занят важной работой, а потому, что он не любит нас. Лежит где-то пьяный и не может подняться с постели. Гарри вовсе не работает на президента, а не приезжает потому, что он задница и ему начхать на нас!
— Не надо говорить слово «задница», — прошептала Эмили. Глаза ее наполнились слезами, она крепко прижала к груди руку, которую брат так сильно ударил.
— Ты сам задница! — крикнула Минди. Она оттолкнула Шона и, схватив Эм в охапку, выбежала из комнаты.
Шон почувствовал, что его сейчас вырвет; весь его гнев прошел, сменившись стыдом. Господи! Чего он только не наговорил!
Телевизор все еще работал, и Джиллиган молча крался по палубе, в то время как шкипер готовился огреть его по голове.
Гарри спал плохо. Когда Алессандра проснулась, она сразу поняла, что сон его был кратким и прерывистым. Накануне он не раздумывая заслонил ее собой, спасая от возможной смерти, становясь щитом на пути пуль, направленных в нее. Он и глазом не моргнул, готовясь ради нее встретить смерть, но при мысли о предстоящем свидании со своими детьми приходил в ужас.
— Все будет хорошо, — сказала Алессандра.
— Возможно. Но не слишком легко, — тихо ответил он.
Она дотронулась до его волос, любуясь тем, как изменила его новая стрижка, насколько привлекательнее и сексуальнее он теперь выглядел. По крайней мере у одного из них сегодня с прической было все в порядке.
— Думаю, ты должен честно рассказать им, почему так долго не был дома, повиниться и впредь делать это как можно чаще.
Гарри свесил ноги с кровати и заговорил так тихо, что Алессандра с трудом расслышала его:
— А что, если уже слишком поздно?
— Пока ты жив, не может быть слишком поздно.
Она верила всем сердцем в то, что говорила. Гарри молчал, и она дотронулась до него.
— Если хочешь, я буду держать тебя за руку. Гарри закрыл глаза, мечтая только о том, чтобы можно было подольше вот так сидеть и не двигаться.
— Думаю, ты права: мне потребуется твоя поддержка.
Это было совсем глупо. Дети есть дети, и он их отец. Они его простят, и тогда жизнь для них начнется заново. Разумеется, он должен встречаться с ними чаще, по крайней мере раз в месяц. Тогда он сможет видеть Алессандру, и они продолжат ни к чему не обязывающие отношения до бесконечности. Эта мысль ему особенно нравилась.
Алессандра подалась вперед, крепко прижалась к нему и поцеловала в щеку.
— Только дай мне знать, если я тебе нужна.
Гарри смотрел ей вслед, когда она, обнаженная, направилась в ванную и закрыла за собой дверь. Прошлой ночью он не был с ней полностью честен. Ни с ней, ни с самим собой. Ее бурная реакция в ответ на вопрос о том, интересует ли ее брак, обеспокоила его, пожалуй, слишком уж сильно. Ну что за путаница была у него в голове, если он, получив от нее ответ, на который надеялся, вдруг разочаровался, а потом ее уверения в том, что она не хочет за него замуж, уязвили его!
Будучи реалистом, Гарри понимал, что нет ни малейшего шанса на то, что такая женщина, как Алессандра Ла-монт, решит связать с ним свою судьбу. Чего она могла ожидать от него, кроме пламенной, но быстро проходящей связи? Он ведь не принадлежал к числу избранных, к клубу миллионеров.
Итак, Гарри ненавидел свою работу, а его семейная жизнь была на грани краха. Если не считать вступления в новый этап сексуальной жизни, все остальные сферы его существования поразил хаос. Да и сексуальные радости могли моментально исчезнуть, испариться при первой же допущенной им глупости. А он был уже готов сделать такую глупость — влюбиться в Алессандру Ламонт.
Гарри отлично понимал, что из всех глупостей, на которые он был способен, эта грозила стать худшей, так как означала полный крах их дружбы.
«Только дай мне знать, если я тебе нужна», — сказала Алессандра.
Черт возьми, он отчаянно нуждался в ней, прямо сейчас, но не было никакой возможности, ни одного шанса сообщить ей об этом.
— Я так понимаю, что от Гарри ни звука.
Николь сидела на краю ярко-зеленой кушетки Джорджа. До развода это была их софа и их гостиная. Они занимались любовью на этой софе перед телевизором бессчетное количество раз.
Джордж закурил сигарету и повернул голову в сторону кухни, где Ким готовила чай. Это было абсурдом. Стриптизерша готовит чай на кухне, которая прежде была кухней Николь. Без сомнения, его бывшая жена согласилась бы испить чашу с мышьяком, лишь бы выдворить Ким из комнаты.
— Нет, от Гарри ничего, — ответил он. — Правда, однажды, будучи в полном упадке сил, он упомянул Колорадо.
— Колорадо — большой штат, — заметила Николь, отгоняя рукой дым от лица. Джордж пожал плечами.
— Но это все, что я могу припомнить.
— Подумай как следует.
— Я думаю. Больше мне и делать особенно нечего, если не считать извращенного секса.
Он любил повторять это, чтобы подразнить Николь, но на этот раз она ответила бесстрастно-вялой улыбкой.
— Видишь новые занавески? — спросил Джордж. — Можешь ты поверить, что я в конце концов остепенился?
За все годы, что они здесь прожили, Николь никогда не приходило в голову повесить занавески в гостиной. К концу своего брака она отчаянно спорила из-за этого с Джорджем, и он бросил ей в лицо упрек в нежелании приложить усилие к тому, чтобы улучшить их быт. Из всех глупых ссор эта особенно запомнилась обоим. Теперь его новые занавески с абстрактным узором — вихрем, завивающимся из зеленого и белого, — на удивление подходили к софе и дополняли ее.