Вновь разболелась голова и, наверное, он ненадолго заснул, а когда проснулся, мелькнула перед глазами украшенная перстнями ладонь, убирая ото лба прилипшие волосы. Движения были мягкими и осторожными, прикосновения чужих пальцев — прохладными, умиротворяющими, и боль в висках стала из острой пульсирующей, а позднее и вовсе отхлынула, оставив за собой дивное ощущение покоя.
Медленно повернув голову, он встретился глазами с принцем, и сонная одурь сразу же развеялась: Рэми уже и не помнил, когда разучился доверять своему Миранису. Он не знал, были ли в покоях другие телохранители, а проверять магией побаивался… Да и Миранис вновь был укутан щитами по самую макушку, будто не очень-то хотел выдавать свои чувств.
И зачем Тисмен притащил Рэми к принцу? Вот зачем?
— Тебе лучше? — мягко спросил Мир, и в синем взгляде его промелькнуло что-то когда-то очень знакомое, но теперь почти забытое.
Так смотрел Миранис, той давней ночью, когда они встретились. Тогда Рэми, раненный, дрожащий, сидел напротив принца, а меж ними потрескивал, шептал что-то костер. И зачем Рэми только тогда спас этого оборотня? Да и как мог не спасти?
— А тебе? — сам для себя неожиданно холодно парировал он.
Он вспомнил вдруг, что спина принца исполосована кнутом, что каждое движение, даже дыхание, должно было причинять ему боль… видел, что Миранис не помогал себе магией. А до рассвета еще так далеко…
— Меня не убивали, — внезапно открыто, даже как-то неловко улыбнулся принц.
Рэми украдкой вздохнул: ничего не закончилось. Иначе с чего бы Миранису быть столь неожиданно ласковым с опальным телохранителем? Новой порки испугался? Вряд ли, Рэми в это не верил.
Только уже было все равно: издеваться над собой он больше не позволит. Ни Миранису, ни его телохранителям.
— Но ты убивал, — равнодушно ответил Рэми, уже смирившись с неизбежным.
За окном вскрикнула, почувствовала гнев заклинателя, птица, а Рэми сразу же пожалел о своих словах: в отблесках светильника Мир дернулся и заметно побледнел. В синих глазах его мелькнуло сначала удивление, потом смех. Неестественный, злой, он незнакомо искривил черты лица, перешел на губы, заставил дрожать голос, когда принц наконец-то выдавил:
— Даже так не шути. Я дурак и многое натворил, мы оба это знаем, но я никого не убивал…
И замолчал, будто подавившись словами. А Рэми смотрел на принца и быстро соображал. Судя по потрясенному взгляду, не помнит, и, может, слава богам, что не помнит. И говорить ему нельзя, зачем? Да и другим телохранителям не скажешь — если они выпороли Мира за побои, то что они сделают за убийство?
Смерти своей Рэми не помнил. Вообще ничего не помнил. Помнил лишь как Миранис всаживал ему кинжал в спину, как смеялся и медленно поворачивал лезвие в ране. Помнил собственные боли и неверие.
Помнил. Смотрел в глаза наследнику и пытался угадать… а если забота принца все же притворство? Здесь нужны не телохранители, а искушенный в таких делах брат, его дозор и его дознаватели. Майк нужен… нужны люди, которые верны не Миранису, а брату.
Необходимо бежать от Мираниса или его спасать, Рэми уже и сам не знал. Он ничего не знал, запутался в этой сети, как муха в паутине и уже отчаялся вновь обрести свободу.
— Мне нужно поговорить с Арманом, — сказал Рэми, различив, наконец, у дверей коренастую фигуру Кадма.
— Сначала ты поговоришь со мной, — спокойно ответил принц. — Ты мой телохранитель, а не своего брата.
Но Рэми упрямился, зная, что сейчас нельзя сдаваться:
— Мне нужен дознаватель.
— Я здесь, мой архан, — вдруг вышел из тени Майк.
Жив, боги, жив! И в глазах привычный покой, не боится, смотрит, как всегда прямо, с уважением. И, выдохнув с облегчением, Рэми сразу же напрягся, поймав взглядом принца. Мир опять злился. Смех его утих, глаза опасно сузились.
— А теперь говори правду! — прошипел Мир. — Что было в кабинете?
Не в силах даже самому себе признаться, что это он не досмотрел принца, Рэми ляпнул первое, что пришло в голову:
— Не помню.
— Врешь! — не поверил Мир. Его глаза полыхнули синим пламенем, в комнате резко запахло пряностями, а воздух сгустился.
Рэми лишь криво улыбнулся, высоко подняв подбородок. Сегодняшний гнев принца казался все же другим, и источником этого гнева была уже не ненависть, искреннее беспокойство. А такому Рэми умеет противостоять.