Магия… тут полно магии. Не такой, к какой он был привычен. Темной, тягучей и слегка горьковатой, но, боги, эта была магия!
Амулет на груди нагрелся до почти нестерпимого жара, побежали по спине струйки пота, но он был счастлив! Он вбирал в себя, вбирал чужую силу, вслушивался в стон магического леса, в предсмертный хрип его обитателей. И не мог остановиться…
Не имел права останавливаться.
Еще пару дней еды… и он вернется в Кассию. И тогда, наконец, наследный принц умрет, а гордая Виссавия зальется скорбными слезами…
Ее наследник. Ее гордость. Ее любимое дитя, в глазах которого светилось сияние силы. Чистой, белоснежной…
Он никогда не станет вождем. А потом… потом Алкадий доберется и до самой Виссавии… скоро, видят боги, совсем скоро.
***
Книг было много. По мнению Армана, слишком много: уходящие под самый потолок стеллажи были заставлены толстыми томами, каждый из них в аккуратной кожаной обложке с золотым тиснением. И среди них редкие, магические, каких не сыщешь даже в библиотеках замка. Надо бы уговорить Лерина разрешить Майку пользоваться этой библиотекой, только вот заклинатель вряд ли согласиться. Он вообще не любил никого пускать в свои покои, потому-то Арман и удивился, что его позвали сюда… впрочем, понимал, что вряд ли к Лерину…
Между стеллажами у окна стоял небольшой письменный стол, на нем: округлый, переливающийся мягким светом светильник, пучок перьев на подставке и аккуратно сложенная бумага с витиевато выведенной буквой "Л" в нижнем правом углу. И совсем неуместная здесь ваза с только что очищенной морковкой.
За столом удобно устроился в кресле раздраженно листающий книгу Миранис. Опять прячется от людей отца и не хочет идти на совет: хоть что-то не особо меняется. И даже магия повелителю тут не поможет: замок слушает наследника так же, как и Деммида, и выдавать его не спешит… разве что телохранителям. А телохранители, в свою очередь, принца на совет идти не заставят. А зря.
— Успокоился? — спросил принц, грохнув фолиант на стол и подняв небольшое облачко пыли. И пыль-то тут, интересно, откуда? — Боги, нудно-то как!
Арман мягко подошел к столу. Нет, он не успокоился, и, наверное, уже никогда не успокоится. Но принцу об этом знать не обязательно. Арман бросил короткий взгляд на книгу, прочитал на обложке "Пособие по выращиванию драконов" и низко поклонился:
— Да, мой принц.
— «Да, мой принц», — передразнил его Мир, выбирая из вазы морковку посочнее. — Иногда ты забываешь, что я твой принц. И временами это даже забавляет: поклонов и «мой принц» мне и без тебя хватает.
Арман отлично уловил это «временами», как и то, что принц не предложил ему, по обыкновению, сесть, а заставил торчать у стола, как какого-то придворного. Ставит на место? Пусть попробует, если сумеет.
И в то, что принц любит дерзких, он тоже не верил. С тех пор, как девять лет назад его, пятнадцатилетнего подростка, вызвали во дворец, он не уставал поражаться своему ровеснику-принцу — детская непосредственность, что так и норовила смениться опасной жестокостью.
Принц был умелым игроком: он постепенно ослаблял веревку, давая почувствовать свободу, чтобы в самый неожиданный момент резко дернуть, удавкой сдавливая шею, да так, что перехватывало дыхание от близкой смерти.
В первый раз Арман почувствовал удавку, нечаянно открыв — Мир тоже оборотень. Арман тогда был слишком молодым и неопытным, потому и совершил ошибку: попробовал поговорить с наследником по душам, поделиться своей болью, утишишь боль Мира.
Но все вышло совсем не так. До сих пор Арман помнил сумасшедшие от страха глаза принца, вспыхнувшие синим цветом магии. Помнил, как упал на колени, ударяясь ладонями о шикарный ковер. И вкус собственной крови, бежавшей по губам, оставлявшей на ковре пятна, он тоже помнил, и вспышку перед глазами, когда вбежавший в спальню наследника Лерин схватил Армана за волосы, заставил выгнуться и процедил сквозь зубы: «Вы не равны. Никогда об этом не забывай. Никогда не забывай держать язык за зубами».
Арман не забывал: ни предупреждения, ни полученного урока. Хоть и любил он принца и был ему безгранично предан, но с тех пор в присутствии наследника не расслаблялся никогда. И постепенно научился угадывать тот момент, когда веревка вновь начинала натягиваться, а принц — опасно нервничать.