Миранис обернулся и еще не успел спросить кто это «она», как взгляд Рэми засветился другим, белоснежным светом. И опять, как когда-то, выросли за его спиной крылья, ударили в колонны зала, поднимая ветер, и закатное марево показалось Миранису зловещим. Сейчас Рэми показывал другого себя, незнакомого, оттого опасного. Зашуршал за спиной щит, опущенный над отцом Даром, и глаза Рэми наполнились легкой грустью. Он понял. Почувствовал. И их страх, и их сомнения, и их непонимание. И Миранис вдруг понял, насколько Рэми на самом деле одинок. Насколько непохож на них. Насколько уникален. И насколько редок… как драгоценный камень. Красивый и баснословно дорогой. И этот камень был в его, Мира руках. И Мир его не упустит.
Как и Кадм и Тисмен. Они так же спокойно, ничего не боясь, подошли к Рэми, встали за его спиной, и Кадм положил руку целителю судеб на плечо, прошептал ему на ухо:
— Что бы ты не сделал, что бы не решил, помни, мы на твоей стороне.
— Так ли? — усмехнулся Рэми.
— Ты до сих пор сомневаешься, брат? Когда я встал против тебя, Рэми? Или Тисмен, или Лерин? Да и Миранис… если подумать. Принц сглупил, сильно сглупил, но ты же видишь правду, ты, целитель судеб, все видишь… так почему сомневаешься?
И Рэми, посмотрев вдруг на Мираниса, ответил:
— Нет, давно уже не сомневаюсь.
И сразу же повеяло, окутало знакомой до боли тревогой и чужой, необъятной силой. И Миранису не пришлось оборачиваться, чтобы узнать, кто их вновь посетил. Не хотелось оборачиваться…
Ее сила была сейчас совсем иной. Она сплеталась с силой Рэми, дополняла ее. Плакала материнской печалью, томила душу невысказанной тоской, и Миранису стало ее жаль… жаль ее горькой любви, ее беспросветной муки… она любила своего будущего вождя. Она тосковала по нему, исходила грустными слезами. Она была рада его увидеть сейчас, но дикой и мучительной была эта радость… она знала, что его разгневала, и его гнев мучил ее сильнее любой пытки.
И только сейчас Миранис понял, насколько сильна любовь виссавийцев к их вождю. Мучительна и болезненна, навеяна магией. Дорогая цена за покровительство богини, за совершенное их предками предательство.
Мир вздохнул и встал по левое плечо Рэми, посмотрел на хранительницу и почти ее не узнал. Она стояла перед ними, такая хрупкая, тонкая и… несчастная. Она мелко дрожала, будто от холода и опустила голову так низко, что прямые черные волосы закрыли ее лицо и не было видно ее слепых глаз. Она так походила на жестко наказанного ребенка, что сердце Мираниса кольнула жалость.
Мираниса, как ни странно, не Рэми.
— Подойди… — позвал он, и голос его резанул холодом. Миранис вздрогнул. Он знал этот холод, так часто слышал его в голосе Армана, но Рэми… Рэми жалел всех, всех старался понять, так почему же теперь…
И пока Миранис удивленно смотрел на застывшее лицо своего телохранителя, взмылись пеной белоснежные одежды хранительницы, и гордая, всесильная служительница богини упала перед Рэми на колени, коснулась лбом пола, и черные волосы ее расплескались по синему ковру.
Но в Рэми не было и капли жалости. Взгляд его искрил бело-синим, сила его, чистая и чужая сила виссавийского наследника, сплеталась с силой целителя судеб, руки плавно поднялись, ладонями верх, и тонкие пальцы перебирали невидимые нити… Аши… в нем проснулся и поднял голову Аши. Безжалостный, бескомпромиссный Аши, тот, с кем даже Миранис не совсем хотел встречаться.
— Посмотри на меня, — приказал Рэми, и хранительница подчинилась.
Экстаз… на ее лице был экстаз жрицы, смотрящей на своего бога. Бескомпромиссная любовь, от одного вида которой Миранису стало плохо.
Но Рэми будто ничего не замечал. Тонкие пальцы его скользнули по вискам хранительницы, вбирая ее воспоминания. Миранис не знал, что увидел Рэми, но гнев его телохранителя стал более осязаемым, тяжелым. И опасным. Рэми милостив, Аши в нем, увы или ура, нет.
— Мой вождь… — прошептала хранительница.
— Я не твой вождь.
— Но им будешь…
— Ты хочешь меня насильно им сделать? — засмеялся Рэми. — Меня? При живом дяде? Ты плохо меня знаешь, хранительница!
И Миранис, кстати, с ним согласился. Рэми можно убедить, его нельзя заставить. И ни хранительница, ни ее богиня этого, видимо, не знают.
Впрочем, оно и к лучшему.
— Я знаю, что тебе нельзя оставаться тут! — вскричала вдруг хранительница. — Однажды он убьет тебя, слышишь! Уже убил! Я видела глазами богини все, что он тебе сделал! Видела раны на твоем теле, на твоей душе, так почему, почему ты до сих пор хочешь оставаться рядом с Миранисом? Рядом с его телохранителями? Почему хочешь защищать их страну? Их, не свою? Почему, наследник?