Патологоанатом успел вскрыть грудину летуна и теперь копался в его внутренностях.
— Давай, хватай вот здесь за брыжейку[7]. Отсечем лишнее, а потом впендюрим два круговых штифта в ребра.
Никита натянул латексные перчатки, надел защитные очки и взял зажимы. Хавецкий еще раз глубоко затянулся и отложил сигарету в баночку Петри, служившую ему пепельницей. Они принялись за работу.
— Слушай, Хавецкий, тебе билет не нужен? — решился спросить Никита.
— В live-cinema? — патологоанатом разогнулся и резко дернул головой. Раздался хруст шейных позвонков.
— Да нет, — Никита двумя пальцами оттянул нагрудный карман халата и показал билет.
Напарник брезгливо дернул губами.
— Пятьдесят, — выпалил он.
— Двести, — парировал Никита.
— Хе! — крякнул патологоанатом, — а тридцать не хочешь?
— Хавецкий, триста кредитов в автомате! Имей совесть.
— То ж в автомате, — возразил напарник. — Да и тридцать много.
— За тридцать я и сам сыграю, — проворчал гробовщик.
— Удачи, — Хавецкий раскурил потухшую сигарету. — Давай, тут еще молотьбы на пару часов, — он передал Никите зажимы. — Татарину предложи, — посоветовал он, имея в виду водителя катафалка. — Интересуется.
— Да ну его. Ненадежный он.
— Да, кривой штрих, согласен.
— Слушай, а он вообще татарин?
— Да откуда мне знать. Я в узкоглазых не разбираюсь. Откуда-то с востока к нам приштормило. У них же теперь земли своей нет, — Хавецкий скинул в ведро желудок и кусок кишечника трупа. — Так, ну че? Давай еще легкие разделаем, а там можно и штифтами заняться.
Они провозились до обеда. Потом Хавецкий заштопал тело и ушел, а Никита остался одевать и гримировать покойника.
Из-за чего парень покончил с собой, он не знал, но догадывался. Не понимал только, зачем было прыгать с верхотуры, когда в любом клиническом центре предлагались бесплатные услуги эвтаназии для всех желающих, достигших шестнадцати лет. Летуну же явно за двадцать.
Гробовщик просканировал баркод на руке трупа. Так и есть, Александр Астафьев, 24 года. Его ровесник.
Времена, когда самоубийство романтизировали давно прошли. В суициде не осталось ничего особенного или уникального, свойственного лишь немногим, и уж тем более ничего одухотворенного. Хотя ритуалов вокруг смерти прибавилось. Взять ту же эвтаназию. Самоубийство в современном обществе превратилось в рутину. Лишив человека основного биологического смысла жизни — свободного размножения и передачи наследственной информации, трудно было ожидать иного. Гедонизм прельщал немногих.
Вот и этот, Алекс, наверняка осознал, насколько бессмысленна его короткая и пустая жизнь. Возраст самый подходящий. Никита и сам часто задумывался, для чего живет. Однако, быстро понимал, что у него-то есть цели и планы. Семья, Валя и их будущий ребенок… Никита в доску расшибется, но заработает на лицензию. Тогда все будет по-настоящему. Он искренне верил, что только в детях заключается истинное бессмертие. А смерти он не боялся, уж слишком тесно они сосуществовали. Но и на «тот свет» не торопился. В «тот свет» он никогда не верил, а с некоторых пор не верил и в саму смерть.
Однажды Валя затащила его на подпольную научную лекцию, которая навсегда изменила понимание жизни и смерти. Он вдруг осознал, что человек остается жив и после смерти, а вовсе не превращался в «кусок человечины», как утверждал Хавецкий. Мертвый человек продолжает жить, как ни парадоксально это звучит. Только жизнь эта приобретает качественно новый характер. Да и что такое, собственно, человек? Где он начинается и где заканчивается, если на десять триллионов человеческих клеток приходится сто триллионов бактерий? А вместе с двадцатью тысячами человеческих генов, работают двадцать миллионов генов микроорганизмов, которые влияют не только на физиологию, но и на психику и поведение. Коллективный разум, да и только! А если так, умирает ли человек со смертью собственно человека?
«Вот этот парень на анатомическом столе, разве он мертв?» — спрашивал себя Никита, нанося розовую пудру на сероватые впалые щеки покойника. В гробу с климат-контролем он, как и прежде, останется вместилищем для триллионов микробов, которые продолжат свое существование. Еще многие и многие годы значительная его часть будет жить и чувствовать.
Никита закончил работу и отправился домой.
Глава 4
День розыгрыша приближался, а Никита еще не решил, что делать с лотерейным билетом. Он-таки предложил его татарину. А тот, ни секунды не колеблясь, согласился выложить двести кредитов немедленно. Никита испугался и пошел на попятный, сказав, что пошутил. Начни татарин торговаться, он скинул бы еще пятьдесят и уступил. Но слишком быстрое согласие настораживало. Водитель катафалка казался скользким типом, повсюду ходил с записной книжкой, куда карандашом записывал что-то. Не однажды он был застигнут у двери или за поворотом коридора, подслушивая разговоры Никиты и Хавецкого. Возможно, стучал директору конторы, тогда полбеды. А если в соцнадзор?.. Ничего крамольного Никита и Хаецкий не обсуждали, но все равно было неприятно. Гробовщик и патологоанатом, не сговариваясь, тихо ненавидели сослуживца, и водитель, кажется, платил им той же монетой. Больше всего Никиту раздражало, как тот коверкает слова. Уж лучше бы балаболил по-своему. Ник с куда большим удовольствием послушал бы голос импланта-переводчика. В конце концов, не зря же он отвалил круглую сумма за его вживление.
7
Орган пищеварительной системы человека, посредством которого полые органы брюшной полости прикреплены к задней стенке живота.