Шум воздушного боя нарастает.
Опять отборная фашистская эскадра «Легион Кондор». И опять бомбит наш передний край. (Уходит.)
Высвечивается КП Лозового. У телефона Нина, на гимнастерке гвардейский знак. Р а т о я н, замполит батальона, пишет. Голова у него перевязана.
Н и н а (строго). Я Травка. Постой, Резеда, не все! Надо передать без напоминаний… То-то же! (Дает сигнал отбоя.)
Р а т о я н (перестав писать). Никакое это, к черту, не донесение! Ведь ни шиша не знаю про вторую роту! (Взял шинель.)
Н и н а (вскочила). Товарищ старший политрук! Вы дали комбату слово — не выходить, пока вам не сменят повязку.
Р а т о я н (швырнул шинель). «Дал». Вырвал он, как клещами. (Посмотрел на часы, вкрадчиво.) Да, я дал, Ниночка, слово — сегодня не выходить. Сегодня. А через шестнадцать минут уже завтра… Почтарь приезжал?
Н и н а. Вы же на той неделе письмо получили!
Р а т о я н. Так ведь на той неделе!
Н и н а. Извините… Можно подумать, что вы недавно женаты.
Р а т о я н. Конечно, недавно. Всего четырнадцать лет.
Н и н а. И любовь… как прежде?
Р а т о я н. Почему — как прежде? Больше.
Н и н а (после паузы). Хорошо, что у вас… все в порядке.
Р а т о я н. В семье, Ниночка, должно быть в порядке. На улице буря — домой пойдешь, дома буря — куда пойдешь?
Н и н а. Почтарь будет утречком, садитесь за письмо.
Р а т о я н. Письмо труднее, чем политдонесение. В политотдел я правду пишу, а жене расписываю, что живу… прямо на курорте! А мы с Еленой Степановной в доме отдыха познакомились. Приятели сначала острили — «курортный романчик»!
Н и н а. После войны будет острота — «фронтовой романчик». Какая там, скажут, на войне, любовь, просто рядом были и…
Р а т о я н. Не посмеют. Романчик романчиком остается, даже если десять лет тянется. А любовь — всегда любовь, пусть хоть в первый день вспыхнет. На курорте, на зимовке, на пароходе. И на войне! Где люди рядом со смертью. Вчера я принес разведчикам подарки из тыла, и они как раз говорили об этом… (Вспомнил.) Одну посылочку тебе оставили!..
Н и н а. Зачем?
Р а т о я н. По решению разведвзвода. (Достает из вещмешка посылочку, читает надпись.) «Прошу вручить бойцу связи». Вручаю. Интуиция подсказывает: духи!
Н и н а (открывает посылку и хохочет). Чудесные духи! (Показывает помазок для бритья и кисет.) Курить начать, что ли?.. (Читает записку.) «Дорогой боец! Я работаю на телеграфе. Поэтому адресую свой привет из тыла вам, бойцу связи. Помазок мягкий, папа говорит — из барсучьей щетины. Лезвия ленинградские — не раздражают кожу. Побрейтесь и закурите…» (Весело.) А может, побриться и закурить? (Оглянулась.)
Ратоян незаметно ушел.
Прислушивается к усиливающемуся гулу самолетов. Вынимает из кармана гимнастерки блокнотик, пишет. Увлечена — и не слышит, как входит М а к с и м о в.
М а к с и м о в. Добрый вечер.
Молчание.
Письмо любимому?
Н и н а (резко). Какому любимому?! (Узнав его.) Вы?
М а к с и м о в (улыбается). Ни меня не слышите, ни самолетов.
Н и н а. Будь он проклят, этот самолетный гул! На канонаду — ноль внимания. А когда завоют «юнкерсы»… У вас в газете были стихи… «Опять этот долгий прерывистый вой возник в облаках над моей головой. Впиваются пальцы в сухую траву: летят самолеты врага на Москву»[1].
М а к с и м о в. Но уже не долетают. Одних — наши ястребки… (Показывает жестом.) Других — зенитчики. Точнее, зенитчицы — под Москвой сплошь девушки в батареях.
Н и н а. Забыли нас. (Лукаво.) Не хотелось встречаться с Далиевым?
М а к с и м о в. Наоборот. Я даже написал, как он отчитал меня. Но редактор пока отложил.
Н и н а. Надолго?
М а к с и м о в. До окончания войны. А что все-таки вы так увлеченно записывали?
Н и н а (смутилась). Так… для себя.
М а к с и м о в. Молодец, Нина. После войны такие дневники будут на вес золота.
Н и н а. У меня не дневник, а просто…