Р а т о я н. Могли.
Н и н а. Видите. (Достает бутерброды.) В госпитале мировой харч, а все равно осточертело.
Р а т о я н (ест, ворчливо). Ох, достойная ученица Лозового!
Н и н а (вспыхнула). При чем тут Лозовой?
Р а т о я н. Тоже удрал из госпиталя. «По самодиагнозу» — так мне в письме написал, нарушитель! А еще Герой Советского Союза!
Н и н а (обреченно). Герой Советского Союза…
Р а т о я н. Это еще он за Сталинград. Тогда, помнишь, Солодухин именно в Сталинград увез несколько человек. И Напорко. Ты ведь Напорко знаешь?
Нина поглощена своими мыслями и не отвечает.
Он тебе не очень по душе?..
Н и н а (безучастно). А кому он по душе? Сухарь.
Р а т о я н. В первые же дни войны сухарь грудью прикрыл Солодухина. Полтора месяца в госпитале провалялся. Не знала? А он не трезвонит.
Н и н а (постепенно овладевает собой). Все равно, он… он с недостатками.
Р а т о я н. Ниночка, храбрец даже с недостатками — храбрец, а трус есть трус, даже если это его единственный недостаток.
Н и н а (собралась с силами, подчеркнуто безразлично). Кстати, а где сейчас Лозовой?
Р а т о я н. Больше писем не было. А возможно, письмо меня догоняет — уж больно быстро наступаем, Нина.
Н и н а (словно про себя). Герой Советского Союза…
Ратоян пристально смотрит на нее. Прибегает К о р е ш к о в.
К о р е ш к о в. Товарищ майор, вас… (Остолбенел.) Травка! (Спохватился, Ратояну.) Передано из полка: вам немедля связаться с КП. Кто-то приехал.
Р а т о я н (Нине). Не прощаюсь. (Быстро уходит.)
К о р е ш к о в. Нина!.. Не рада мне, что ли? Или поскучнела в госпитале.
Н и н а. Степан Петрович! Милый… (Подает ему руку.)
К о р е ш к о в. Меня и поцеловать не грех — ты с моей младшенькой, сама знаешь, погодки. (Целует Нину.) А теперь, Травка, докладываю: книжку писателя Тютчева сберег. Буржуазного происхождения, а правильно сочинял. (С чувством.) «Так пусть же бешеным напором теснят вас немцы и прижмут к ее бойницам и затворам, — посмотрим, что они возьмут!» (Показывает кукиш воображаемому немцу.) Вот что возьмут! (Спохватился, убегает.)
Н и н а (о своем). Герой Советского Союза… (Задумалась. Вынимает из кармана гимнастерки фотокарточку. Всматривается.)
Приходит М а к с и м о в.
М а к с и м о в. Нина!
Н и н а. Здравствуйте.
М а к с и м о в. Ратоян сказал, вас выписали…
Н и н а. Спасибо за Тютчева.
М а к с и м о в (увидев фото в ее руке). Лозовой?.. Моя работа.
Н и н а. Возьмите. (Протягивает карточку.) Хранить надо карточки только самых близких… (Отвернулась.)
М а к с и м о в (после паузы). Я вам прочитаю письмо девушки. Если когда-нибудь сумею написать пьесу… обо всем, что мы с вами видели… и еще увидим… я включу в пьесу это письмо… Слушайте.
Н и н а. Я не вижу письма.
М а к с и м о в. Запомнил. Всю жизнь буду помнить… «Хороший мой, сегодня тоже нет от тебя письма. Пятьдесят третий день. А может быть, наша почта уже не работает. Снаряды все слышней. Правда, нас уже не бомбят — наш городок для них незначительный объект. Знаешь, я не эвакуировалась. Если в такие дни я, твоя невеста, не могу быть рядом с тобой, самым дорогим мне человеком, то помогу твоим родителям, разделю их судьбу. Славные они у тебя, и мне с каждым днем понятней, отчего ты такой, каким я тебя знаю… Это письмо дойдет до тебя, должно дойти! Ты не можешь не знать, кем ты для меня стал. После встречи с тобой я становилась лучше с каждым днем, поверь, чище душой… Боюсь только одного: во всех оккупированных городах немцы берут на специальный учет девушек и подростков, а потом угоняют в Германию. Если так случится со мной, я не выживу. Любимый мой… Ты для меня больше чем любимый, ты мой друг. Друг! Если я погибну, женись, обязательно женись. Это большой грех, чтобы у такого человека, как ты, не было детей. Прибавь к характеру жены свой, и она будет чудесным человеком. Только прошу тебя, не женись на девушке, которую тоже зовут Оксаной. И еще: никогда, слышишь, никогда не ходи с ней на Шестую симфонию Чайковского. Это только мое. И пусть останется моим. На Шестой, помнишь, в Харькове, весной я поняла, что без тебя моя жизнь потеряет всякий смысл…» (Пауза.) И больше писем Лозовой не получал.