Г у р в и ч. Насовсем.
Н а т а ш а. И мне… И я?
Г у р в и ч (смеется). Нет, нашу единственную доченьку мы бросим здесь.
Р о з а (улыбаясь). Смотрю на тебя, Наташенька: ты иногда совсем еще дурочка.
Н а т а ш а. Зачем вы послали ей мою фотографию?
Р о з а. Мы не посылали.
Н а т а ш а. Но она же пишет…
Р о з а (вспыхнула). Тебе мама говорит, мама: не посылали. (Растерянно смотрит на мужа.)
Г у р в и ч. Какая разница, кто послал. Нашелся хороший человек.
Н а т а ш а. Хороший человек, конечно, уже сам в Израиле?
Г у р в и ч (опередив с ответом жену). Конечно.
Н а т а ш а. А я думала, он из шептунов.
Г у р в и ч. Что еще за шептуны?
Н а т а ш а. Недавно мы с Лоркой забежали к нам домой перехватить по бутерброду. На лестнице нас чуть не сбил с ног какой-то тип. Мы вначале подумали — жулик, так он улепетывал. Со страха даже тросточку выронил. А новый сосед с пятого этажа…
Р о з а. Который из Минска переехал?
Н а т а ш а. Он, он. Кричит: «Не смейте, зазывала проклятый, нашептывать мне про моих мифических родственников в Израиле! Посмеете еще раз явиться, я вас, шептуна, вниз головой с лестницы спущу! Сами отправляйтесь в ваш израильский рай!»
Г у р в и ч (подает ей бокал). Выпей, дочка, за наше новое счастье.
Н а т а ш а (не берет бокал). Мы не сможем жить на чужбине.
Г у р в и ч. Почему это на чужбине? На родине. Второй родине.
Н а т а ш а. Две родины? Такого не бывает…
Р о з а. Почему — две, девочка? Будет одна. Новая.
Н а т а ш а. И я должна бросить все?.. И всех!..
Г у р в и ч. Ты ж поедешь с родителями.
Р о з а. Отец и мать все-таки дороже всех. Что ты молчишь?
Н а т а ш а. Мама! Папа! Но как же покинуть все?.. Мамочка! (Обнимает мать.) Час тому назад я… я поняла, я люблю… Люблю прекрасного человека.
Р о з а. Еще сто двадцать пять раз полюбишь. В твоем возрасте, доченька…
Н а т а ш а (отшатнувшись от нее, тихо). Никуда я не поеду.
Г у р в и ч. Что? (Угрожающе.) Ты что посмела сказать матери? (Кричит.) Мать и отец тебе жизнь отдают, они ради тебя… (Задыхаясь от гнева.) И ты, соплячка, смеешь мне…
Р о з а (усаживает его). Не кричи на нее, Гриша. Влезь в ее шкуру. Комсомол, медицинский, спортобщество «Буревестник»… А тут еще парень, который кажется ей самым прекрасным на свете. Бросить все это девушке труднее, чем тебе твой магазин.
Г у р в и ч. Магазин не мой. Магазин — «Мебельторга». Мой будет у меня там.
Н а т а ш а. Неужели ты станешь… лавочником?
Р о з а. Стыдись, Наташа! Выбирай слова. Коммерсант…
Г у р в и ч. А меня и «лавочник» не обижает. Твой дедушка в Белостоке тоже держал собственную лавку. И это его не позорило. Он считался честным и порядочным. И делал добро людям… Откровенно говоря, не очень любил свой магазин, его больше тянуло к типографии. Но его отец, мой дед, оставил типографию старшему сыну.
Н а т а ш а (встрепенулась). Где?
Г у р в и ч (не понял). Что — где?
Н а т а ш а. Где у него была типография?
Г у р в и ч. А, того местечка уже, наверно, и на свете нет.
Н а т а ш а (добиваясь точного ответа). Под Белостоком?
Р о з а (укоризненно). Наташа! У нас такое событие, а тебя интересует какая-то прадедовская типография.
Н а т а ш а. Папа, ты не знаешь, в той типографии умер от туберкулеза наборщик?
Г у р в и ч. Доченька, в те годы сотни людей умирали от туберкулеза. Да еще в местечках.
Н а т а ш а (словно про себя). Собственная типография…
Г у р в и ч. Да, собственная типография. Ну и что? Собственный завод. Собственная усадьба. Кто знает, может быть, у тебя… ну и у твоего мужа будет собственная больница.
Р о з а (улыбаясь). Наташенька захочет, чтобы только детская. Правда, доченька?
Н а т а ш а (как бы заново осознав весь ужас происходящего). Мамочка! Папа! Одумайтесь! Вы погубите себе жизнь! И мне!..
Г у р в и ч. Много ты знаешь. В Израиле — все для репатриантов. Все!
Н а т а ш а. Папа, репатриация — это возвращение на родину. А ты хочешь покинуть родину. Как эмигрант.
Р о з а. Ой, Наташа, не люблю я это слово — эмигрант.
Н а т а ш а. Да, мама, страшное слово. И страшная жизнь… А папа…
Г у р в и ч. Не учи отца. К нам заглянуло счастье, а ты… (Вот-вот он поднимет на дочь руку.) Ты, негодная…
Н а т а ш а (исступленно). Не поеду! Не поеду!.. (Плачет.) Лучше умереть… Лучше умереть…