Г у р в и ч (вспылил). Запела под Наташину дудочку! Она уже посеяла сомнение, да?
Р о з а. Браиловский посеял. Ну, а Наташе действительно трудно.
Г у р в и ч. Первое время будет трудно. А потом молодость возьмет свое.
Р о з а (тихо). Гриша… Ты все обдумал? Боюсь, в тебе заговорил дедушка из Белостока.
Г у р в и ч (горько). И это я слышу от тебя? (Обреченно.) Невезучий я… Замаячило такое счастье, весь вечер я как бы на крыльях — на́ тебе! Горе на мою голову!
Р о з а. С горем нужно переспать. Утром наша золотая девочка поймет, что мы хотим ей добра. Что мы едем ради нее. Что она будет там счастлива.
З а т е м н е н и е.
Телефон-автомат неподалеку от вокзала. К автомату торопливо подходит М а р к. В руке небольшой чемодан, через плечо перекинут плащ. Набирает номер. Ответа нет. Снова набирает.
М а р к (ему ответили). Извините, можно Наташу?.. Разве это не квартира Гурвичей?.. А вам не трудно сказать, где Наташа?.. Да, я уже дважды звонил… Вы правы, трижды. И вчера звонил… Что вы, я не скрываю. Пожалуйста: Бурштейн. Марк Бурштейн, аспирант мединститута… (Поражен грубым ответом.) Никаких фокусов, поверьте! Если бы я знал, где найти Наташу, я бы вас не беспокоил… Неужели вы не вери…
На том конце провода бросили трубку. Марк растерян. Несколько секунд стоит с трубкой в руке. Посмотрел на часы и поспешно уходит.
К автомату подходит Б р а и л о в с к и й. Ему около шестидесяти. Благообразная внешность, хорошо сшитый костюм.
Б р а и л о в с к и й (набирает номер). Магазин «Мебельторга»?.. Попрошу Гурвича… Да, Григория Исааковича… Спасибо. (Через несколько секунд, подчеркнуто артикулируя.) Григорий Исаакович, приветствую вас. Ну как, сегодня я уже могу, наконец, сделать этот важный звонок?.. «Кому, кому?» Вашей дочери, гражданин Гурвич… Не узнаете? (Говорит обычным голосом.) Браиловский говорит… Теперь узнали? (Смеется.) Ну так по какому номеру можно позвонить вашей Наташе?.. (Зло.) Ах, не стоит ей звонить? Знаете что, Гурвич! Если я сумел откопать вам в Израиле Дебору Гройс, то вашу строптивую доченьку я разыщу и без вашей помощи!.. Что? Записать номер? Вот так умнее… (Записывает.) Так… Квартира ее подруги по институту? На всякий случай, как зовут подругу?.. Лариса Журавченко… Что? Можете не волноваться, Наташе и в голову не придет, что ей звонит старый Браиловский. (Снова артикулирует.) Вы же, гражданин Гурвич, меня не узнали! (Смеется, обычным голосом.) Завтра позвоню, в это же время. Все. (Вспомнил.) Подождите! Почему же все-таки ваша дочь переехала к подруге?.. Ах, готовится к сессии. (Жестко.) Слушайте, Гурвич, а может быть, причина совсем другая — вы меня понимаете?.. Смотрите, Гурвич… До завтра. (Повесил трубку, набирает номер и снова подчеркнуто артикулирует.) Можно Ларису? А кто говорит?.. Тебя, Наташка, мне и надо. Слушай, убирайся вон из нашего института! И нечего тебе торчать в нашем городе. Чужая ты для нас, белорусов, понимаешь? В Израиле вашем поганом — вот где твое место, а у нас, в Белоруссии, мы тебе жить не дадим. И чем раньше ты уберешься, евреечка паршивая, тем…
Наташа, видимо, бросила трубку.
Клюнула.
З а т е м н е н и е.
Полдень. Знакомый парк. В оркестре — музыкальная тема Наташи и Марка. Но приходят сюда не они, а встревоженная Р о з а Е ф и м о в н а. Остановилась у скамейки под березкой, где совсем недавно Наташа поцеловала Марка, кого-то ищет, хочет присесть, но замечает Н а т а ш у, побледневшую и осунувшуюся.
Р о з а (обнимает дочь). Наташенька… Ой, какая ты бледная! (Тянет ее к скамейке.) Садись. (Берет у нее портфель, кладет на скамейку.) Ты нездорова?
Н а т а ш а (машинально садится). Что ты, мама! Это просто от зубрежки. Лариса еще хуже выглядит. Первые экзамены — не шутка. (Узнает березку над скамейкой, вскакивает.) Сядем там! (Указывает на другую скамейку.) Там.
Садятся.
Н а т а ш а. Как папа?
Р о з а. Даже поседел за эти дни. (Вздыхает.) Дожил, нечего сказать: дочь ушла из дома, перебралась к подруге. (Сдерживая слезы.) А я должна встречаться с ней в парке, как ухажер.
Н а т а ш а. Мама, я завалю сессию — такая дома обстановка.