Перед выходом из номера Наташа для удачи плюнула три раза через плечо и взглянула в зеркало. Из темноты коридора гостиничного номера на нее уверенно смотрела очень красивая женщина не старше тридцати лет – длинноногая, стройная, изящная. Наташа осталась довольна собой.
«А может, все-таки позвонить Алексею? – подумала она, на секунду задержавшись перед зеркалом. – Выгляжу хорошо, не стыдно показаться старому знакомому…» – Она повернулась к зеркалу спиной и вышла из номера. В лифте взвесив все «за» и «против», Наталья все-таки решила: не стоит. Старого не вернешь, зачем зря трепать нервы? Лучше расслабиться на банкете и, может быть, потанцевать. Давно она уже не танцевала, подумала Наташа, сдавая ключ от номера все той же, уже знакомой ей, опять заступившей на смену дежурной.
Наташина машина дремала под цветущей липой в гостиничном дворе. Крышу и капот запорошили крошечные желтые комочки.
Как от мимозы. Женщина вдохнула полной грудью и положила в рот мятную лепешечку жвачки. Привычку время от времени жевать жвачку Наташа переняла от своего сотрудника Жени Савенко, и каждый раз, ощущая на языке щиплющую мятную свежесть, она вспоминала этого молодого человека.
«Бедный Женя! – подумала она в этот раз. – Ему так хотелось поехать, а я его не взяла. Может быть, напрасно! Но я же заботилась не только о собственной репутации… Мне не хотелось, чтобы и об этом мальчике шли в лаборатории досужие разговоры».
Усевшись, Наташа включила двигатель. Автомобиль заурчал, готовый мчать свою хозяйку на край земли. Она привычным движением потянула ремень безопасности, защелкнула его в крепеж, проверила, на месте ли сумка с документами, кошельком, записной книжкой, и тронулась с места. У поворота на Ушаковский мост под красным глазом светофора она уже дрожала от нетерпения, от возбуждения скоростью, от свежего ветра, врывавшегося в окно ее машины. И как только сменился сигнал светофора, она рванулась в дикой стае ревущих машин через Каменный остров к центру, держа скорость вместе со всеми. Пробок, к счастью, не было. Светлой стрелой пронесся под колесами Каменноостровский проспект. Пролетел за правым окном, мелькнул и исчез мрачный кронверк Петропавловской крепости, и мимо его толстых стен, не задерживаясь нигде, Наташа вынеслась на ажурную дугу Троицкого моста. Тут она не смогла удержаться и взглянула направо. Здание Биржи на стрелке Васильевского острова, вдалеке, в дымчатом мареве воздуха и воды, было великолепно именно так, как Наталья помнила. Стрелка и Каменный остров являлись любимыми местами ее отца. Стрелку Наташа помнила с раннего детства, а вот на самом Каменном острове ей пришлось отдохнуть три или четыре года назад.
Тогда по приглашению влиятельных знакомых она провела здесь на одной из бывших партийных дач незабываемую неделю. Дальнейшая дружба с этими знакомыми не сложилась – приглашение было сделано в знак благодарности за консультацию, а Наташа всегда тяготилась такими отношениями. Потом же она узнала, что эти люди всей семьей уехали жить за границу. Но та неделя на живописном архипелаге островов, возлежащих среди почти недвижной воды и соединенных между собой нежными дугами мостов, переплелась в ее памяти с детскими прогулками по острову с отцом.
У ребенка было тяжелое заболевание крови. Она согласилась приехать. За ней прислали длинную черную машину.
– Куда мы едем? – спросила она у шофера.
– На Каменный остров.
Услужливая память вытащила из неведомых глубин образ маленького императора с курносым лицом, для которого строила Каменноостровский дворец всевластная, царственная мать, чтобы удалить до времени нелюбимого и неласкового сына. И одновременно всплыл в сознании высокий военный моряк – ее отец. Он нежно вел ее по всем этим сказочным мостикам и мосточкам и покупал ей в тот приезд все, что она хотела. И мороженое крем-брюле с желтоватой розочкой крема поверх вафельного стаканчика, и плюшевого мишку, которого девочка внезапно увидела в окошке затрапезного киоска, хотя таких мишек было у нее штук двадцать всех мастей и размеров, и немецких пупсов из валютного магазина, и самое главное – прелестные платья для нее и для мамы, каких не было тогда ни у кого из ее подруг. А потом, очень быстро после этой поездки, вещи из валютного магазина кончились, мама перестала мотаться на короткие встречи с отцом то во Владивосток, то в Архангельск. Закончились и разговоры об их возможном переезде в северный порт Северодвинск. Однажды мама объяснила Наташе страшные для отца слова, звучащие приговором: «Комиссован по состоянию здоровья». Отныне они навсегда осели в городе на Волге, откуда все были родом – и она, и отец, и мама. А отцовский китель без движения повис в шкафу, окутанный марлей. Так и висит там до сих пор.