— Когда отец вывозил свои работы на аукцион, он оформлял какие-то бумаги в Министерстве культуры, а потом платил налоги с продаж государству. Очевидно, такие сделки устраивают обе стороны.
— Вы помните людей, которым продали дачу?
— Я, конечно, не гениальный художник, как отец, но рисую неплохо.
Егор достал папку со шкафа и показал несколько карандашных набросков.
— Как живые! — удивилась Анна.
— Память обостряется, когда к затылку прижат ствол автомата.
— Мне бы хотелось иметь копии с этих набросков.
— Я вам дам. Я сделал уменьшенные ксерокопии для милиции, но так в нее и не пошел.
Небольшой черный пакет с копиями лег в сумочку Анны.
— Мы с вами еще созвонимся, я постараюсь узнать некоторые подробности. И вот что, Егор. Подумайте над тем, чтобы где-нибудь найти для себя надежное пристанище. Уверена, что они к вам еще вернутся. Картины они найдут. Не сегодня, так завтра, не завтра, так через месяц. Сейчас они копают возле тайника. Несколько метров в сторону, и они найдут то, что ищут. Подумайте. Я буду звонить вам на мобильник. До скорого!
Ей бы кожанку и на сцену — играть комиссара в «Оптимистической трагедии», но даже сейчас, несмотря на перевязанную голову, Ксения выглядела элегантно.
Она любила наряды, выбирала их со вкусом и за модой следила. Только вот в свет ей удавалось выходить нечасто, разве что в театр по случаю. Не висеть же в шкафу красивым вещам, слишком быстро мода меняется, и на работу Задорина всегда одевалась очень хорошо. Да и вообще, когда мужчины узнавали, что красивая, изнеженная, утонченная молодая женщина работает следователем, то многие не верили в это.
Ксюша сидела на стуле в квартире фотографа, а вокруг кипела работа криминалистов и следователей. На место происшествия приехал полковник Саранцев.
Раз министерство взяло дело под собственный контроль, пришлось самому тряхнуть стариной и вернуться на роль опера. Да и выбора у него не оставалось, лучшие кадры по разным причинам отсутствовали. Саранцев взял стул и сел рядом с Задориной.
— Ничего, подполковник, до свадьбы заживет.
— Тогда я вечером выйду замуж. Сил нет, как голова раскалывается.
— Медики утверждают, что парня прихлопнули за полчаса до приезда опергруппы.
— Не сомневаюсь. Он, вероятно, сболтнул убийце, что к нему из прокуратуры должны прийти, иначе зачем его убивать! Фотографии и пленку убийца унес. И гильзу прихватить не забыл, если только не стрелял из револьвера, но вряд ли. Думаю, опять использовали «беретту», как и в больнице. Джип тот же, номер тот же. Вот только никак в толк не возьму, за кем они охотятся — за мальчиком или его новоиспеченной мамашей?
— Вы ознакомились с ее делом?
— Дела-то, по сути, нет. Популярная актриса, богемная жизнь, и вдруг наркотики. Ну хорошо, допускаю, что она кололась, однако по заключению медиков она наркотиками не баловалась. Торговала ими? Чушь собачья! С ее данными и доходами в такое дерьмо не лезут. И вообще, непонятно, за что ей три года «строгача» влепили? Условно еще понятно, но засадить в зону — глупо.
— Не из-за обиды же она сбежала.
— А кто ее знает! Вы помните громкое дело с театром «Триумф»? Скольких актеров как щенят перебили, а она каким-то чудом увернулась! Так ее наркотиками к стенке прижали. Я к генералу Колычеву на прием записалась. Он дело «Триумфа» хорошо помнит. Темная лошадка эта Анна Железняк, — вздохнула Ксения.
— Я не думаю, что дело в ней. Им нужен мальчишка. Он свидетель. А ты видишь, что они делают со свидетелями?!
— Послушайте, Николай Николаич, я на сто процентов уверена, что в больнице и здесь были одни люди, а в квартире Ушакова орудовали другие, и свидетеля убили те же, а не эти. Перехлестнулись интересы двух группировок. Вот бы их лбами столкнуть! Пусть жрут друг друга, как пауки в банке, а не уничтожают невинных людей.
— Тебе это не идет, Ксюша.
— Что?
— Озлобленность.
— Не каждый день по голове бьют и сумки воруют.
— Про сумку ты мне ничего не говорила.
— Играю в несознанку. Там же мой блокнот с выводами, набросками, идеями. Все теперь врагу досталось. Ну, вот пример. Я сделала вывод, что у Анны Железняк не осталось связей в Москве. С Лаврушиной они сидели вместе. Я думаю, она к ней пришла после побоища. Дальше только догадываться можно. Девка не дура, даже при связях она не пойдет к друзьям. Ведь ее круг знакомых в первую очередь проверять будут, если она в федеральном розыске. Пять дней прошло, а из Москвы она не уходит. Значит, дела есть. А где жить? Вот я и вписала себе в план проверить все общежития, в том числе и театральные, а также третьеразрядные гостиницы. Мы же знаем, что она пользуется паспортом Нины Александровны Лаврушиной. Женщина с такой внешностью с восьмилетним ребенком каждому дежурному запомнится. Адреса всех приютов выписала. И что? Теперь все мои наработки у них в руках. И еще мой мобильник. Сотни деловых телефонов в памяти, а главное — телефон Ушакова. Дома его застать невозможно. Я звонила ему на мобильник. Он мне позарез нужен. Вчера мы договорились с ним о встрече. Я сама ему сказала, что еще не знаю свой точный распорядок дня. Договорились, что перезвоню сегодня в первой половине дня. Так и хотела сделать — взять фотоматериалы у фотографа и позвонить ему. А теперь шиш с маслом! Все наперекосяк!
— Не переживай, Ксюша. Никаких особо секретных материалов врагу не досталось, а поиски по гостиницам уже ведутся. Начали сразу после их исчезновения из больницы. Я думаю, что и те, кто умеет так стрелять, как эти молодчики, думать тоже научились. Анна Железняк у меня из головы не выходит, хотя для нас она звено не очень важное. Нам мальчишка нужен. И с наркотиками ты тоже права, очень смахивает на подставу. Но вот побег из зоны меня очень настораживает, причем продуманный и проработанный заранее. И по поводу Москвы ты права. Сбежала, так схоронись, затихни. Нет, ей в Москву надо, и уходить она отсюда не собирается.
— Не дай Бог, Николай Николаич, если мы правы. Тогда на этой парочке можно поставить крест. Их не спасти. За мальчишкой охота и за Анной охота. Это только со стороны кажется, что Москва город большой. Ничего подобного. Тут и спрятаться негде.
Подошел медэксперт.
— Товарищ полковник, труповозка приехала, мы покойника забираем. Результаты к вечеру доложу.
— Вези, Саша, мне ведь он не нужен. — Он повернулся к оперативнику, разбиравшему шкаф с альбомами.
— Леня, а джип в розыск объявили?
— Как только Ксения Михайловна в себя пришла, так тут же дали сигнал. План «Сирена» в действии.
— А что гэбисты, Николай Николаич? — спросила Ксения.
— На запрос не отвечают. Тяжело с ними работать. Опять генерал Черногоров к генеральному пойдет, только он на гэбистов нажать сможет. Не любят чекисты признавать, что отсеянный ими персонал в криминалитет ушел. Много амбиций.
— Судя по методам и подготовке, орудуют бывшие чекисты, — наглость, натиск, быстрота, слаженность. Но возникает новый вопрос: не на себя же они работают. Они по природе своей исполнители. Важно узнать их хозяина, тогда будет от чего плясать.
— Хозяин есть и у второй банды. Я уже доложил руководству, что результатов ждать придется не один день.
— Тимохина отстранили.
— Чего тебе говорить, сама все знаешь. Мужик он горячий, несдержанный, так ведь не просто бычара безмозглый, а семьдесят восемь особо опасных своими руками взял. Шесть пулевых ранений и четыре колотых раны за двадцать семь лет службы. И знаешь, Ксюша, я за все эти годы ни разу от него не слышал недовольства. Его стажеры уже в полковниках ходят, а он этому только радуется, будто сам в генералы вышел. А ведь так в капитанах и помрет. Характер дрянной, по два несоответствия в год получает. Только плевать он хотел на звездочки. А без работы мужик сопьется. Я его знаю. Отстранение для него смерти подобно.
— Знаю, Николай Николаич. Мы с ним не раз вместе работали, я на него не жалуюсь. Странный человек, из двух половинок составлен, одна белая, другая черная.