Ыш увидел приближающихся насекомых и застыл, как охотничья собака, подняв одну лапу, вытянув вперед морду. В эти мгновения двигалась только темная, бархатистая кожа над верхней губой, оттягивала ее назад, обнажая острые, как бритва, зубы, расслаблялась, и губа скрывала их, снова оттягивала.
Жуки наступали. Кем бы они ни были, Черепаха Матурин, которую отец Каллагэн держал высоко над головой, ничего для них не значила. Толстяк в смокинге с лацканами из шотландки, заговорил, повернувшись к птицетвари, чуть ли не с вопросительными интонациями: «Они не должны пройти дальше этого зала, Маймен, и не должны покинуть его. Нам велено…»
Ыш прыгнул вперед, рычание рвалось сквозь сжатые зубы. Такого за Ышем не водилось, Каллагэну это рычание напомнило речевую вставку в комиксах: «Ар-р-р-р!»
— Нет! — в тревоге крикнул Джейк. — Нет, Ыш.
Голос мальчика резко оборвал смех и крики за гобеленом, словно гуляющая там компания вдруг поняла, что в обеденном зале происходят какие-то перемены.
Ыш не обратил ни малейшего внимания на команду Джейка. Его зубы одного за другим ухватывали жуков, и в повисшей тишине раздавался хруст хитинового панциря. Он разгрыз троих, не пытаясь их съесть, отбрасывал в сторону трупы, каждый размером с мышь, резко мотая головой и разжимая в улыбке челюсти.
Оставшиеся жуки ретировались под столы.
«Он же создан для этого, — подумал Каллагэн. Возможно, когда-то, давным-давно, именно в этом и состояло предназначение ушастиков-путаников. Точно так же, как одну из разновидностей терьеров вывели…
Мысли эти оборвал хриплый крик, донесшийся из-за гобелена.
— Челы! — один голос. И тут же — второй: « Ка — челы!»
У Каллагэна вдруг возникло абсурдное желание гаркнуть в ответ: «Gesundheit note 5 !»
Но прежде чем он успел крикнуть или сделать что-то еще, голову заполнил голос Роланда.
— Джейк, иди.
Мальчик в недоумении повернулся к отцу Каллагэну. Он и так шел, скрестив руки, готовый метнуть рису в первого же сдвинувшегося с места «низкого» мужчину или женщину. Ыш успел вернуться к нему и теперь крутил головой из стороны в сторону, его глаза ярко сверкали надеждой на новую добычу.
— Мы пойдем вместе, — ответил Джейк. — Они выведены из игры, отец! И мы уже близко! Ее провели через… эту комнату… а потом через кухню…
Каллагэн не отреагировал. Все также держа черепашку высоко над головой, как фонарь в пещере, он повернулся к гобелену. Тишина за ним вызывала куда больший ужас, чем крики и неудержимый, захлебывающийся хохот. Тишина эта казалась заостренным копьем, направленным прямо в сердце. И мальчик остановился.
— Иди, пока можешь, — Каллагэн старался сохранять спокойствие. — Найди ее, если получится. Это приказ твоего дина. Такова и воля Белизны.
— Но ты не сможешь…
— Иди, Джейк!
«Низкие» мужчины и женщины, собравшиеся в «Дикси-Пиг», пусть и завороженные черепашкой, зашептались при этом крике, и, основания на то у них были, потому что говорил Каллагэн не своим голосом.
— У тебя только один шанс и ты должен его использовать! Найди ее! Как твой дин, я приказываю тебе!
Глаза Джейка широко раскрылись, никак он не мог ожидать услышать голос Роланда, срывающийся с губ Каллагэна. От неожиданности у него отвисла челюсть. Он огляделся, ничего не понимая.
За секунду до того, как гобелен на левой от них стене рывком отбросили в сторону, Каллагэн уловил черный юмор его создателей, который мог бы упустить менее внимательный зритель: главным блюдом пира было поджаренное человеческое тело, а не тушка теленка или оленя; рыцари и их дамы ели человеческое мясо и пили человеческую кровь. На гобелене изобразили людоедское причастие.
А потом древние, которые ужинали своей компанией, отбросили богохульный гобелен и вывалились в обеденный зал, крича сквозь клыки, торчащие из их навеки раскрытых, деформированных ртов. Их глаза были черны, как слепота, лбы, щеки, даже тыльные стороны ладоней бугрились торчащими во все стороны зубами. Как и вампиров в обеденном зале, каждого из них окружала аура, только ядовито-фиолетовая, чуть ли не черная. Похожая на гной жижа сочилась из уголков глаз и рта. Они что-то бормотали себе под нос, некоторые смеялись, казалось, эти звуки они не исторгали из себя, а выхватывали из воздуха, как какую-то живность.
И Каллагэн знал, кто они. Конечно же, знал. Разве не отправил его в долгое путешествие один из им подобных? Он видел перед собой истинных вампиров, первого типа, присутствие которых хранилось в тайне, пока не пришла пора натравить их на незваных гостей.
Черепашка не могла ни остановить их, ни даже замедлить.
Каллагэн видел, как Джейк таращится на них, его глаза, в которых застыл ужас, едва не вылезли из орбит, от одного вида этих выродков он позабыл обо всем на свете.
Не зная, какие слова вырвутся из его рта, пока не услышал их, Каллагэн закричал: «Они убьют Ыша первым! Убьют у тебя на глазах, а потом выпьют его кровь!»
Ыш гавкнул, услышав свое имя. Взгляд Джейка прояснился, но у Каллагэна не осталось времени, чтобы и дальше прослеживать судьбу мальчика.
«Черепаха не может их остановить, но, по крайней мере, она держит под контролем остальных. Пули не остановят их, но…»
— Прочь от меня! — вскричал он. — Божья власть повелевает вам! Власть Христова повелевает вам! Ка Срединного мира повелевает вам! Власть Белизны повелевает вам!
Один из них, тем не менее, рванулся вперед, деформированный скелет в древней, побитой молью обеденной паре. У него на шее болтался какой-то старинный орден… возможно, Мальтийский крест? Одной рукой, с длинными ногтями, попытался схватить крест, который Каллагэн выставил перед собой. В последний момент отдернул руку, и вампирская клешня разминулась с крестом разве что на дюйм. Каллагэн же, не раздумывая, подался вперед и вогнал верхний торец креста в желто-пергаментный лоб вампира. Золотой крест вошел в него, как раскаленный вертел — в масло. Тварь в обеденной паре вскрикнула от боли и подалась назад. Каллагэн отдернул крест. На мгновение, до того, как древний монстр поднял костлявые руки ко лбу, Каллагэн увидел рану, оставленную крестом. А потом сквозь пальцы поползла творожистая желтая масса, колени вампира подогнулись, он рухнул на пол между двумя столиками. Лицо его, прикрытое подергивающимися руками, уже проваливалось внутрь. Аура исчезла, как пламя задутой свечи, и скоро от него осталась лишь лужа желтой, разжижавшейся плоти, которая вытекла из рукавов и брючин.