— Отцом, — выдохнул Эдди перед тем, как Роланд открыл дверцу и залез в кабину.
— Ты что-то сказал, Эдди? — спросил Роланд.
— Да, — ответил Эдди. — «Чуть дальше[22] нам поворачивать». Мои слова.
Роланд кивнул. Эдди включил передачу, и «форд» покатился к Тэтлбек-лейн. Еще вдалеке, но ближе, чем раньше, вновь громыхнул гром.
Глава 4
Дан-тете
Момент появления ребенка на свет приближался, и Сюзанна Дин огляделась, вновь сосчитав своих врагов, как учил Роланд. «Нельзя открывать огонь, — говорил он, — не зная, кто и в каком количестве противостоит тебе. Конечно, есть еще два варианта. Или ты твердо знаешь, что сосчитать их нет никакой возможности, или твоя цель — умереть в этот день». Ей, понятное дело, хотелось отделаться от этого ужасного, вторгающегося в мысли шлема, но, каким бы ни было его предназначение, шлем этот не мешал пересчитывать тех, кто присутствовал при рождении малого Миа. И это радовало.
Во-первых, Сейр, который командовал парадом. «Низший» мужчина с пульсирующим красным пятном во лбу. Потом Скоутер, врач, который устроился между ног Миа, готовясь принять роды. Сейр быстро поставил дока на место, когда тот повел себя слишком уж нагло, но, похоже, не собирался мешать ему выполнять профессиональные обязанности. Кроме Сейра, Сюзанна насчитала еще пятерых «низших людей», но по именам знала только двоих. Одного из них, с бульдожьей мордой и толстым животом, звали Хабер. Рядом с Хабером стояла птицетварь с головой в коричневых перьях и злобными глазами ястреба. Это существо звали то ли Джей, то ли Джи. Все семеро были вооружены автоматическими пистолетами, рукоятки которых торчали над кобурами. Пистолет Скоутера вылезал из-под белого халата всякий раз, когда врач наклонялся. Сюзанна уже решила, что постарается завладеть именно этим пистолетом.
К ним Сюзанна прибавила троих бледных, настороженных человекоподобных существ, которые стояли за Миа. По густосиним аурам она определила, что это вампиры. Возможно, из тех, кого отец Каллагэн относил к третьему роду (бывший священник еще сравнивал их с рыбой-лоцманом). Итого: десять. У двух вампиров были арбалеты, у третьего — какой-то электрический меч, и в тот момент у него, опущенного вниз, чуть светилась сердцевина. Если б ей удалось добраться до пистолета Скоутера (Когда ты завладеешь им, сладенькая, — поправила она себя. Она прочитала книгу «Сила позитивного мышления» и до сих пор верила каждому слову преподобного Пила), она в первую очередь намеревалась нейтрализовать вампира с электрическим мечом. Лишь Господь знал, какой урон могло нанести это оружие, но Сюзанна Дин не хотела этого выяснять.
Плюс медицинская сестра с головой большой коричневой крысы. Пульсирующий красный глаз в центре лба подсказал Сюзанне, что на всех остальных «низших людях» человеческие маски, которые они носили, чтобы не пугать своих жертв, когда приходилось выйти на улицы Нью-Йорка. Возможно, не все маски скрывали крысиные морды, но Сюзанна точно знала, что никто из них не похож на Роберта Гуле.[23] И насколько она могла видеть, оружия не было только у крысоголовой медсестры.
Итак, всего одиннадцать. Одиннадцать на весь огромный и по большей части пустой лазарет, расположенный — на этот счет сомнений у нее практически не было — отнюдь не под Манхэттеном. И если она собиралась положить всех, действовать следовало, пока их внимание сосредоточено на ребенке Миа, ее драгоценном малом.
— Он идет, доктор! — нервно и восторженно воскликнула медсестра.
Она не ошиблась. Подсчеты Сюзанны оборвал приступ жуткой боли, какой ей еще не доводилось испытывать. Боль эта захлестнула их обеих. Накрыла с головой. Они закричали в унисон. А Скоутер требовал от Миа:
— Тужься! Тужься! ТУЖЬСЯ!
Сюзанна закрыла глаза и тоже тужилась, потому что это был и ее ребенок… во всяком случае, был раньше. И чувствуя, как боль уходит из нее, будто вода в сливное отверстие раковины, она ощутила глубочайшую печаль. Ибо ребенка она полностью переправила Миа: последние несколько строк живого послания, которые каким-то образом заставили передать тело Сюзанны. На том все и закончилось. Что бы ни произошло потом, эта страница ее жизни переворачивалась, вот Сюзанна Дин и издала крик облегчения и сожаления, крик, который прозвучал, как песня.