Отец грохнул кулаком по столу.
— Каких — таких, Мередит? Каких — таких?
Прежде чем мама успела ответить, он выскочил из кухни и заперся в своем кабинете.
— Несносный тип, — проворчала она, — думает, что он ничтожество, раз не может спасти весь мир.
Подойдя к холодильнику, она рывком распахнула дверцу и принялась шарить по полкам, тихо ругаясь себе под нос.
Я выложила нарезанные яблоки в корзинки из теста и громко откашлялась.
Мама замерла, поняв, что я слышала их с отцом перебранку от начала до конца.
— Закругляйся с пирогами, — бросила она. — Потом сбегаешь в Эппл-Вэлли и купишь клюквы. Только возьми свежих ягод, а не всякой консервированной дряни.
Она захлопнула холодильник и устало ссутулилась.
— Извини. Я забыла ее купить. В лавке Дэя ее вчера не оказалось, а в других магазинах я так и не посмотрела. Кажется, «Супер-Таргет» сегодня открывается в семь. Можешь сбегать туда прямо сейчас?
— Да, конечно. — В любой другой день я бы долго ныла и возмущалась, что меня посылают за покупками в такое морозное утро, однако сегодня мне не терпелось поскорее сбежать из нашей теплой кухни.
Позднее тем же утром.
Я бесцельно бродила взад-вперед по проходам между полками, пытаясь вспомнить, что именно должна купить. Едва засунув пироги в духовку, я выбежала из дома — и, конечно, оставила на столе список из дюжины продуктов, продиктованный мамой.
Уже дважды на этой неделе я слышала, как родители кричат друг на друга. Может, в нашей семье уже давно напряженная обстановка? Я вспомнила, что отец уже месяц отсиживается в своем кабинете, да и мамина одержимость уборкой не была мне в новинку. В первый раз я столкнулась с этим через несколько дней после нашего с Черити возвращения от бабули Крамер, к которой нам неожиданно пришлось уехать три года назад. Тогда мама лихорадочно чистила, мерила и подравнивала бахрому на всех коврах в доме. После этого папа еще пару месяцев прятал от нее ножницы. Наверное, тогда я была слишком мала, чтобы заметить, как изменились их отношения. Ну и, разумеется, мы никогда об этом не говорили.
Быть может, именно так все начиналось у родителей Эйприл? Или в семье Дэниела — до того как все вышло из-под контроля…
Впрочем, я знала, что глупо сравнивать себя с Дэниелом. Ссора моих родителей не шла ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить ему.
Бросив в корзину пакет клюквы, я решительно прогнала мысли о Дэниеле. Похватав с полок наугад все, что удалось вспомнить из списка, я рассчиталась и поспешила домой.
Открыв дверь в прихожую, я отшатнулась перед завесой смрада. Что-то горело. Бросив пакеты на пол, я метнулась в кухню. Вся выпечка, кроме одного из моих пирогов, остывала на столе. Я распахнула дверцу духовки, и наружу тут же вырвались клубы черного удушливого дыма. Кашляя и задыхаясь, я раскрыла окно над кухонной раковиной и замахала руками, выгоняя дым наружу, но было поздно. В передней зазвенела пожарная сигнализация.
Зажав уши, я побежала в папин кабинет. Детектор дыма находился прямо перед закрытыми дверьми. Растворив их, я удивилась, не обнаружив там отца. Еще поразительнее казалось то, что никто из семьи не прибежал, услышав пронзительный вой сигнализации.
Отчаянно пытаясь открыть окно в кабинете, я чуть не напоролась на гвоздь, торчавший из подоконника. Дурацкий старый дом! Наконец ставни поддались. Схватив книгу с отцовского стола, я обмахивала ею детектор, пока не прекратился рев сирены.
В ушах все еще звенело, когда я положила книгу обратно в хаос, царивший на папином рабочем столе. Повсюду стопками высились бумаги и тома. Фолиант в потрескавшемся кожаном переплете, который я держала в руках, выглядел древнее, чем любой экземпляр из местного отделения библиотеки Роуз-Крест. На обложке был вытеснен серебром изящный цветочный бутон, серебрились и полустертые буквы заглавия: «Loup-Garou».[10]
Это слово мне ни о чем не говорило. Я открыла книгу. Похоже, она была на французском. Я взяла со стола другую — не такую старую, но тоже видавшую виды. Заголовок гласил: «Ликантропия — благословение или проклятие?» Я хотела раскрыть ее, но тут увидела среди книжных залежей узкий и длинный бархатный футляр. Он походил на коробку для ожерелья из дорогого ювелирного магазина. Отложив книгу, я открыла футляр. В нем лежал серебряный нож Дона — тот самый, что я заперла в отцовском столе в приходе. Зачем папа принес его сюда? И почему оставил на виду? Ведь в доме есть маленький ребенок…
Входная дверь с грохотом распахнулась.
— Что здесь происходит? — эхом разнесся мамин голос.
Закинув футляр с ножом на самую высокую полку, я выскочила в переднюю.
Одной рукой мама придерживала Джеймса, в другой несла пакет с продуктами из магазина мистера Дэя.
— Чудесно. Я что, забыла пирог в духовке?
Я кивнула, несмотря на угрызения совести — я слишком долго ходила за покупками.
— Превосходно! Едва ты ушла, я вспомнила, что нам нужны еще кое-какие припасы, вот и побежала к мистеру Дэю. А теперь весь дом пропах гарью. Только этого мне и не хватало.
Я прикинула, не напомнить ли ей о преимуществах мобильного телефона, но решила, что сейчас не лучший момент: мама спустила Джеймса на пол, и тот сразу начал шалить —цепляться за ноги и дергать ее за одежду.
— Я присмотрю за ним, — вызвалась я. Отцепив Джеймса от своих брюк, мама передала его мне. Я неуклюже взяла братца на руки и успокоила маму:
— Скоро все выветрится.
Интересно, почему в последнее время именно я всех утешаю?
Безуспешно пытаясь вырваться, Джеймс уронил свое одеяло и разрыдался, колотя меня ножками, обутыми в шлепанцы с изображением Любопытного Джорджа.[11]
Подняв одеяло, я сложила его в кулек, похожий на марионетку, и сказала Джеймсу «чмок-чмок», делая вид, что сейчас поцелую его. Малыш прекратил хныкать и рассмеялся, сжимая одеяло тонкими ручками.
— Я открою еще несколько окон и поищу Черити. Пусть она развлекает Крошку Джеймса, пока я помогаю тебе на кухне, — сказала я маме.
— Спасибо. — Мама потерла виски. — Черити скоро придет. Она сейчас у Джонсонов, ухаживает за птицей. Вели ей покормить Джеймса через пару часов. Мы сядем за стол в три, так что в два его надо уложить спать. Причем в отцовском кабинете, перенесем туда кроватку. Детскую займет тетя Кэрол.
Замечательно. Только тети Кэрол папе и не хватало для полного счастья.
Ужин.
Семья моей матери состоит наполовину из католиков, наполовину из иудеев — забавное происхождение для жены протестантского пастора. Маму воспитали в католичестве, но ее родные по-прежнему справляли Песах и Хануку. Видимо, оттуда же пошла занятная привычка оставлять пустое место за праздничным столом. По словам тети Кэрол, лишний прибор служил символом: надежды и веры в мессию, который однажды придет. Мне это нравилось, но папа всегда злился — он, разумеется, стоял на том, что мессия уже давно явился в образе Иисуса Христа, а подобная традиция бросала вызов его религии.
Мама, пытаясь примирить мужа с сестрой, предложила ему воспринимать это как запасное место для нежданных гостей. Так или иначе, сегодня обычай маминой семьи особенно раздосадовал отца: оглядев разношерстную компанию, состоящую из холостяков, юных пар, вдов, вдовцов и матерей-одиночек, которая собралась за нашим праздничным столом, он заметил, что пустует не одно место, а целых два — первое рядом с ним, второе напротив меня, где стоял золотой кубок и лежали золотые нож и вилка.
Сердито посмотрев на кубок, папа что-то буркнул себе под нос. Затем его лицо озарилось почти радушной улыбкой.
— Ну что, начнем? — спросил он гостей.
Все нетерпеливо закивали, а Эйприл даже облизнулась. Впрочем, при этом она смотрела на Джуда, так что, возможно, угощение было ни при чем.
— Кто-то не пришел? — Пит Брэдшоу кивнул на два пустых места. Они с матерью сидели рядом со мной. Я ужаснулась, когда Пит сообщил, что его отец отменил ежегодный семейный круиз из-за срочной встречи в Толедо, но теперь радовалась, что он сидит между мной и родителями. Услышав его вопрос, они обменялись ядовитыми взглядами.