Из корсажа Анна достала свернутый рулончиком, перевязанный тесемкой пергамент, подняла его к носу МакГрея, зажав между указательным и средним пальцами.
- Рецепт верескового эля. Его дал мне дедушка-медовар. Две тысячи лет моя семья хранит этот рецепт, за которым охотились шотландские короли. Сколько крови за него было пролито, сколько моих родичей погублено, ты представить себе не можешь. Мы упрямые, сохранили семейное сокровище. Я, было, думала, унесу рецепт с собой в могилу, но моя дочь дала потомство. Теперь он принадлежит мальчику, который родился сегодня. Возьми МакГрей - се есть залог твоего богатства, свари мед, и вы заживете богато даже без земель и имений той девочки, у которой моя Катриона отбила твоего сыночка. Не расстраивайся, он уже вдовец и, к слову, сказочно богат.
МакГрей, не соображая, что делает, взял рецепт. Анна рассмеялась и отправилась к выходу.
- Ты врешь о моем сыне, - застонал Рейналд.
- Нет, - остановилась Анна.
- Скажи, где он лежит, я похороню его.
- А вот это, - Анна снова рассмеялась, мстительно и торжествующе, - тайна, которую я твердо намерена унести с собой в могилу.
Отец уронил на пол пергамент, упал на колени у кровати, и, сотрясаясь от беззвучных рыданий, обнял ноги умершей внучки.
Морозным утром над поместьем Тэнес Дочарн разносился заупокойный колокольный звон. Из церквушки, где прочли отходную молитву, вышло похоронное шествие. В гробовом молчании оно двинулось в сторону склепа, что виднелся в глубине зимнего сада. В открытом гробу, который несли в склеп, лежала наряженная в кружевное свадебное платье, убранная белыми розами девушка. Она была прекрасна.
- Я знаю, моя жена жива, - настойчиво повторял Бойс. Он шел следом за гробом, неся на руках завернутого в меховое одеяло младенца, - Она теплая, румянец не сходит с ее щек. Смерть уродует самых красивых. А она прекраснее, чем при жизни. Катриона лишь спит. Когда она проснется, я не хочу, чтобы она испугалась темноты склепа.
Няня Харриет, идущая рядом, слушая его речи, плакала все громче и жалобнее.
Гроб внесли под своды усыпальницы.
Через час Бойс вышел на воздух самым последним из тех, кто прощался с покойницей в склепе. Отец и мать, стоявшие на крыльце дома, завидев его, вошли внутрь. Оба они состарились всего за одну ночь. Няня передала ему сына, по-прежнему сладко посапывающего в одеяле.
- Не ходи туда, сыночек, - сказала Бойсу Харриет, кивком головы указывая на погруженный в тишину дом, - не тревожь их своим присутствием, они не вынесут. Помнишь, я рассказывала тебе про мою дочку Элен, вдовицу, которая живет одна в большом доме. Тебе и твоему сыну хватит у нее места. У Элен грудной ребенок. Она сможет выкормить твоего малыша. Я отправлюсь с тобой, помогу всем, чем смогу. С этим местом, прощайся, сыночек. Навсегда прощайся.
Старинные ворота были настежь распахнуты, украшавший их чугунный ажур скрылся под побегами дикого хмеля. Промеж разбитых каменных плит, которыми был выстлан двор, пророс клевер.
Элен думала, что окончательно забыла это место, но воспоминания ожили, возникли перед ней вереницей образов. Мама, пекущая кексы. Величественная леди Элеонора - ни дать, ни взять, католическая Мадонна на итальянской фреске. Вечно сквернословящие конюхи, пони с заплетенными в косички гривами. Кудрявый, синеглазый мальчуган - ее, Элен, молочный брат...
Этот особняк, такой роскошный когда-то, такой глухой и темный сейчас. Сад совсем одичал. Под покрывалом из плюща не видно древних крепостных стен.
У пересохшего фонтана спиной к воротам стоял худощавый мужчина. Элен направилась к нему. Сопровождавший ее кэб загрохотал колесами по брусчатке. Мужчина обернулся на шум. Он был одет в твидовый пиджак, килт, белые гетры с красными подвязками, черные туфли с длинными шнурками. На совершенно седых, зачесанных назад волосах - берет с широким околышем. Образец шотландского аристократа.
- Здравствуйте, леди. Вы тоже на панихиду? - с большим удивлением, но вежливо осведомился он. - Конюшни в поместье не в самом лучшем состоянии. Вашему экипажу придется ютиться рядом с моим автомобилем.
Автомобиль, современное чудо техники, с откидной крышей и сверкающими рессорами стоял перед крыльцом. Элен не взглянула на него. Она посмотрела в серые глаза мужчины, пылающие на гордом, уже не молодом лице.
- Ангус, - сказала маленькая, округлая старушка в черном балахоне и черном траурном капоре. По морщинистым дряблым щекам вдруг заструились слезы.