— Пика, Пика! — закричал один из подельников.
Пика снова нанес пинок в живот, пегаса стошнило на булыжник.
— Эй, вы там, стоять! Городская стража! — прокричал новый голос.
Удар сердца длилась тишина, а потом послышался звук драки и быстрый топот копыт. Секундой позже тяжелые сапоги прогрохотали мимо и смолкли вдалеке.
Арон помнил только боль в груди, потом всё погасло.
Кто-то вытряхивал Арона из темноты, выворачивая карманы его плаща. Он безуспешно пытался открыть глаза. Потом услышал тихое бормотание:
— И это все, что я получу за спасение твоей жизни? Пара битов и всё? Выпивка на вечер? Никчемный маленький негодник! — Жеребец зашелся грудным кашлем, и пегаса окатило запахом перегара. — Визжал как резаный. Если б ты не орал, как девчонка, я бы не стал этого делать.
Арон попытался что-то сказать, но вышел лишь только стон.
— Значит, живой. Ну, хоть что-то, — пегас услышал кряхтенье, когда он встал, затем тяжелый грохот его сапог замер вдали.
Через некоторое врем жеребёнок приоткрыл глаза. В глазах помутилось, нос казался больше всей головы. Он осторожно ощупал его — сломан. Он начал вспоминать, как вправлять нос и как делал это школьный доктор. Обхватив копытами с двух сторон, Арон резко вставил его на место. Глаза наполнились слезами, и пегас стиснул зубы, чтобы не заорать от боли.
Сморгнув слезы, он с облегчением увидел мордочку уже без того болезненного тумана, как минуту назад. Содержимому его сумки может позавидовать только мышь: оставалась лишь одна книга — «Легенды и мифы», черствый хлеб, вся мокрая и в крови жилетка с плащом, найденный накопытник с лезвиями, чудом скрывшийся за камнем. И последний портрет, разорванный на две части. Собрав вещи, Арон, еле шагая, покачиваясь, двинулся по переулку.
Время было послеобеденное. Было бы, если бы Арону удалось что-нибудь добыть обед. Бедный пегас просил подаяние на торговой площади, при этом накинув плащ и скрывая свою мордочку от чужого взора. Этот день принес ему два бита (от стражника и другого солдата), ругательное слово, обозначающее анатомическую конфигурацию (от молодого матроса), и настала очередь плевков от очередного старика непонятной профессии.
Арон жил в городе уже месяц. И впервые в своей жизни решил украсть. Но его первый раз крайне ощутимо аукнулся ему. Задержав копыта в кармане у продавца яблок, он получил очень сильный удар по голове. После этого он весь день пытался прийти в себя. Даже при резком движении голова начинала гудеть, и, кроме того, каждое неосторожное движение отдавалось острыми болями в затылке. Не особо вдохновившись первым опытом воровства, пегас решил, что сегодня будет день попрошайничества.
Голод скручивал живот пегаса, он был так голоден, что решил отправиться на дорогую улицу, где можно было раздобыть больше денег. Но был риск попасться личной страже улицы и быть побитым дубинками в наказание. Он был уже готов перейти на другую улицу, как перед ним пробежал мальчишка, подбежал к другому жеребёнку и принялся, жестикулируя копытами, объяснять что-то своему знакомому. И не прошло даже пяти секунд, как они вдвоём рванули прочь.
Пегас, ведомый любопытством, двинулся вслед за ними. К тому же тот, кто мог сдвинуть нищих с оживлённой улицы в середине дня, наверняка заслуживает внимания. Может быть, королевская стража принцессы Селестии раздает хлеб? А может, тележка с фруктами опрокинулась? Это стоило внимания пегаса.
Арон шел за мальчишками по извилистым улочкам, пока не увидел, что они повернули за угол и спустились в подвал сгоревшего здания. Он остановился: смутная искра любопытства задохнулась под гнетом здравого смысла.
Через минуту из подвала вышли, толкая друг друга, двое жеребят со счастливыми улыбками на мордочках, у каждого было по батону хлеба. Один из них, лет восьми, увидел пегаса и указал копытом в сторону подвала.
— Там есть ещё, — невнятно пробубнил он с набитым ртом. — Но лучше поторопись.
Здравый смысл резко переменил курс, и парень осторожно спустился в подвал. Внизу под ступеньками валялось несколько гниющих досок — все, что осталось от сломанной двери. Внутри он увидел короткий коридор, ведущий в плохо освещенную комнату. Маленькая девочка с суровой мордочкой протолкалась мимо Арона, не поднимая глаз. Она тоже прижимала к груди кусок хлеба.
Пегас переступил через сломанные доски двери и углубился в холодную сырую темноту. Через десяток шагов он услышал тихий стон, от которого застыл на месте. Звук был почти животный, но ухо подсказывало ему, что исходил он из горла пони.
Не знаю, чего он ожидал, но только не того, что там нашел. Две древние лампы, заправленные рыбьим жиром, бросали неясные тени на темные каменные стены. В комнате стояло шесть коек, и все были заняты. Двое малюток, едва вышедших из младенчества, делили одеяло на каменном полу, а третий свернулся на груде лохмотьев. Мальчик возраста Арона сидел в темном углу, привалившись спиной к стене.
Один из жеребят пошевелился на койке, будто дернулся во сне. Но что-то в его движении показалось ему странным: слишком оно вышло напряженное, неестественное. Пегас присмотрелся и увидел, в чем дело: он был привязан к койке. Все были привязаны.
Мальчик снова забился в своих веревках и издал звук, который Арон слышал в коридоре. Теперь он звучал яснее — долгий стонущий крик:
— А-а-а-а-а-ба-а-а-ах!
— Что-что, — послышался голос из другой комнаты.
Интонация была странной, как будто он не задавал вопросов. Мальчик на койке задергался в веревках.
— А-а-а-а-ахбе-е-ех!
Вошел старик, вытирая копыта об подол рваной рясы.
— Что-что, — повторил он в том же невопросительном тоне.
Голос его был надтреснутым и усталым, но невероятно терпеливым — как тяжелый камень или кошка с котятами.
— Что-что, тс-тс, Тани.
Арон не ушел, просто отошел на минутку. Пройдя мимо пегаса, старик подошел к бедному мальчику. Напряжение, которое испытывал пегас, медленно, но уверено спало. То, что тут происходит, не ужасно. Во всяком случае, сейчас. Увидев старика, мальчик прекратил дергать верёвки.
— Э-э-э-э-а-ах, — произнес он.
— Что? — На этот раз это был вопрос.
— Э-э-э-э-а-ах.
— Хм? — Старик огляделся и впервые заметил серого жеребенка. — Ох. Привет. — Он снова посмотрел на мальчика на койке. — Разве ты сегодня не умница? Тани позвал меня, чтобы показать, что у нас гость!
Старик повернул голову на незнакомца, прищурился.
— Я раньше тебя тут не видел. Ты тут был раньше?
Арон покачал головой.
— Ладно, у меня есть немного хлеба, ему всего два дня. Если ты натаскаешь мне немного воды, можешь получить столько, сколько съешь. Хорошо звучит?
Арон кивнул. Стол, стул и открытый бочонок у одной из дверей были в комнате единственной мебелью, помимо коек. На столе лежали четыре большие круглые буханки. Старик кивнул в ответ и медленно пошел к стулу осторожной и неуклюжей походкой, словно ему было больно ступать. Дойдя до стула и водрузившись на него, он указал на бочонок у двери.
— За дверью насос и ведро. Не спеши, тут не гонки. — Говоря, он рассеянно скрестил ноги и начал тереть копыта. Затем добавил:
— Не наполняй ведро доверху. Я не хочу, чтобы ты надорвался или разлил воду. Здесь и так достаточно сыро. — Он поставил копыта на пол и наклонился, чтобы поднять малютку, беспокойно заерзавшего на одеяле.
Наполняя бочонок, пегас украдкой разглядывал старца. Несмотря на седину и медленную, неуклюжую походку, он был не слишком стар — около сорока, а то и меньше. Длинная ряса на нем так пестрела заплатами и штопкой, что он не мог даже представить ее первоначального цвета и фасона. Обтрепанный почти так же, как и Арон, старик этот был чище. Не то чтобы абсолютно чист — просто чище пегаса. Несложное дело.
Его звали Трапис. Залатанная ряса составляла всю его одежду. Почти все время, когда не спал, он проводил в этом сыром подвале, заботясь о безнадежно больных — в основном маленьких мальчиках, — до которых никому не было дела. Одних, вроде Тани, приходилось привязывать, иначе они могли нанести себе какое-нибудь увечье или упасть с койки. Других же, таких как Джаспин, сошедший с ума от лихорадки два года назад, связывали, чтобы они не поранили других.