Он отдал ей алмаз и позволил копыту бессильно упасть. Девушка тоже исчезла внутри трактира, напоследок одарив его еще одним долгим взглядом.
Сквозь открытую дверь он услышал теплые суетливые звуки переполненного трактира: негромкое журчание беседы, прерываемое смехом, яркий звон бутылок и глухие удары о стол деревянных пивных кружек.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем девушки вернулись. Младшая несла одеяло, в которое было что-то завернуто. Он прижал его к болящей груди. Сверток казался удивительно тяжелым для своего размера, но его копыта дрожали даже от его собственного веса, так что трудно сказать точно. Старшая девушка протянула ему маленький твердый кошелек. Он взял и его, как смог, и убрал в тайный кармашек.
— Ты можешь, если хочешь, получить здесь место у огня, — сказала старшая.
Младшая быстро закивала:
— Натти не против. — Она шагнула к нему и взяла его под копыта.
Пегас отшатнулся от нее, едва не упав.
— Нет! — Он пытался крикнуть, но получился только слабый хрип. — Не трогайте меня. — Его голос дрожал не то от страха, не то от ярости, смутно отдаваясь у него в ушах. Он привалился к стене. — Все нормально.
Младшая из девушек начала плакать, бессильно убрав копыта.
— Мне есть куда идти. — Его голос сорвался, и, отвернувшись, пегас как можно быстрее заковылял прочь.
Он не понимал, от чего бежит — не от пони же? Это был еще один урок, который он выучил, может быть, слишком хорошо: пони означают боль. За спиной он слышал сдавленные рыдания. Казалось, прошла уйма времени, прежде чем он завернул за угол.
Направившись к потайному месту, где крыши двух домов сходились под навесом третьей, он как-то умудрился туда забраться.
Внутри одеяла обнаружилась целая фляга вина со специями и буханка свежего хлеба, притиснутая к яблокам размером больше двух его копыт. Он завернулся в одеяло и уполз от ветра и мокрого снега. Кирпич трубы за его спиной был божественно теплым.
Первый глоток вина огнем ожег пораненный рот пегаса, но второй уже щипал гораздо меньше. Хлеб был мягким, а яблоки еще теплыми.
Он проснулся в полночь, когда зазвонили все колокола в городе. День Зимнего Очага остался позади. Старый год миновал, настало начало нового года.
Всю ночь Арон провел в своем потайном месте, завернувшись в одеяло, а на следующее утро проснулся поздно и обнаружил, что тело его затекло и свилось в один тугой узел боли. Поскольку у него еще оставалась еда и немного вина, он решил сидеть в своем убежище — просто боялся, что свалится при спуске на улицу.
Был серый пасмурный день; сырой ветер, казалось, никогда не прекратится. Мокрый снег забивался под козырек нависающей крыши. Труба за его спиной была теплой, но не настолько, чтобы высушить одеяло или выгнать сырость, пропитавшую его шкурку и одежду.
Пегас быстро прикончил вино и хлеб, а потом провел немало времени, пытаясь растопить немного снега в пустую винную фляжку, чтобы напиться. Ни то, ни другое ему особенно не удалось, и в конце концов пришлось есть пригоршнями талый снег, содрогаясь от привкуса дегтя во рту.
После полудня, несмотря на раны, жеребёнок заснул и поздно ночью проснулся: его переполняло чудесное тепло. Он сбросил одеяло и откатился от разогревшейся трубы, чтобы потом проснуться на рассвете дрожащим и промокшим до костей. Чувствовал он себя странно: слегка пьяно и дурновато. Он снова подкатился к трубе и провел остаток дня, то впадая в беспокойный лихорадочный сон, то выпадая из него.
В его памяти не сохранилась, как ему — почти калеке, в бреду и лихорадке, — удалось слезть с крыши. Он не помнил, как прошел больше километра по Сальникам и Ящикам. Помнил только, что упал на ступеньках, ведущих в подвал Траписа, крепко сжимая в зубах кошелек с деньгами. Дрожащий, весь в поту, он лежал там, пока не услышал тихое шлепанье ног по камню.
— Что-что, — ласково сказал Трапис, поднимая путника. — Тс-тс.
Трапис ухаживал за пегасом все долгие дни его болезни. Он заворачивал его в одеяла, кормил и, поскольку лихорадка не прекращалась, купил какое-то горько-сладкое лекарство на деньги, которые пегас принес. Он обтирал ему мордочку и копыта, бормоча свое терпеливое тихое «что-что, тс-тс», когда Арон кричал в бесконечном бреду о мертвом отце, Кровавом Ордене и жеребце с пустыми глазами.
*
Наконец однажды Арон проснулся с ясной головой и без жара.
— О-о-охри-и-и, — громко заявил со своей койки привязанный Тани.
— Что-что, тс-тс, Тани, — ответил Трапис, укладывая одного младенца и забирая другого.
Ребенок по-совиному озирался большими темными глазами, но сам, похоже, головку держать не мог. В комнате стояла тишина.
— О-о-охри-и-и, — повторил Тани.
Пегас кашлянул, пытаясь прочистить горло.
— На полу рядом с тобой чашка, — сказал Трапис, гладя ребенка по головке.
— О-о-ох, о-охр-р-ри-и, и-и-их-хя-а-а! — проревел Тани, странные полувздохи рвали его крик.
Шум взволновал остальных, и они беспокойно завозились на койках. Сидевший в углу мальчик постарше, темно-синего цвета, закрыл уши копытами и начал стонать. Он раскачивался туда-сюда, сначала слабо, а потом все более яростно, так что, когда откинулся назад, его голова ударилась о голый камень стены.
Трапис оказался рядом, прежде чем мальчик успел себе серьезно навредить, и обнял его.
— Тс-тс, Лони. Тс-тс. — Раскачивания замедлились, но не прекратились. — Тани, ты же такой умный, а так шумишь. — Его тон был серьезен, но не суров. — Зачем ты устраиваешь неприятности? Лони мог ушибиться.
— Ве-ехни-и, — тихонько протянул Тани.
Арону показалось, что он услышал в его голосе нотку раскаяния.
— Я думаю, он хочет историю, — сказал пегас, сам удивляясь, что заговорил.
— А-а-а, — поддержал Тани.
— Ты этого хочешь, Тани?
— А-а-а-а.
Наступила тишина.
— Но я не знаю ни одной истории, — вздохнул Трапис.
Тани упрямо молчал.
— О-о-о-о-о-ори-и!
Трапис оглядел тихую комнату, словно ища повод избежать рассказа.
— Ну, — неохотно сказал он. — Прошло много времени с тех пор, как мы слушали историю. — Он посмотрел на мальчика, которого обнимал. — А ты хочешь историю, Лони?
Лони яростно и утвердительно закивал, чуть не попав Трапису по щеке головой.
— Будешь хорошим мальчиком, посидишь сам, чтобы я мог рассказать?
Лони перестал раскачиваться почти сразу. Трапис медленно отпустил копыта и отошел от него. Понаблюдав и убедившись, что мальчик не навредит себе, старик осторожно проковылял к своему стулу.
— Та-ак, — тихонько бормотал он под нос, наклоняясь, чтобы снова подобрать малыша. — Есть у меня история? — Он говорил очень тихо, глядя прямо в широко раскрытые глаза младенца. — Нет. Нет, нету. Помню ли я какую-нибудь? Тут уж лучше припомнить…
Он посидел пару минут, задумчиво баюкая ребенка.
— Да, конечно. — Он выпрямился на стуле. — Вы готовы?
Прошло пару месяцев, зима ушла, отдавая права весне. Все таяло и начинало дышать новой жизнью. Стоял яркий теплый день. Пегасы хорошо постарались, убрав облака и дав солнцу разгуляться по земле, дать тепло, которое она ждала очень долго.
Арон вышел из своего убежища. Глаз его восстановился, ребра срослись, нога снова стала здоровой. За эти два месяца пегас многому научился: как правильно попрошайничать, не подвергая себя риску, как можно получить больше денег, если использовать артистическое искусство, как украсть незаметно, чтобы тебя не поймали. И всему подобному пегас научился на улицах города.
Арон в этот день, как ни в чем бывало накинув на себя плащ и закрыв капюшоном голову, пошел в торговую точку в Сталлионграде. Оказавшись там, он присел у края крыши и наблюдал за пони: искал для себя легкую наживу. Недалеко от трактира вышла желтая кобылка с коричневой гривой, на спине которой висел лук со стрелами. Сбоку на ремне позванивал мешочек.
Увидев свою жертву, пегас ловко спрыгнул с крыши на тротуар. Оказавшись внизу, он влился в толпу, обходя каждого аккуратно и не привлекая к себе внимания. Он приближался к своей жертве. Подойдя как можно ближе, он случайно притерся к ней сбоку, при помощи заготовленного ножа тихонько срезал петлю, на которой держался мешочек, и быстро убрал добычу под плащ. Он понимал, что это его единственный шанс сегодня поесть, что другого такого не будет. И дороги обратно тоже не было.