- И как же это сделать? – уставился на Веру Игнатьевну Серафим. – Сойти в ад?!
- Ну, строго говоря, Запредельные Пажити это не ад, не нагнетайте, батюшка. Но другого способа нет. И сделать это надо как можно быстрее – вы же сами сказали, что девка держится из последних сил. Поверьте, как только она выпустит икону, нечисть найдет желающего отнести ее куда следует.
- А сами эти… ну… черти, или как их там… Сами они отнести не могут? – спросил Коля.
- Нет. Нужен человек. У человека свободная воля, только он может. Но они будут беречь икону.
- А как закрыть это окно? Чем? – снова дернув себя за бороду, спросил священник.
- Нужна противоположность, разумеется. Нечто благочестивое и священное. К примеру, икона Николая-чудотворца.
- Кощунство какое, – скривился Серафим.
Вера Игнатьевна задумчиво постучала указательным пальцем по мундштуку:
- Это все не шутки, батюшка. Нам надо найти способ проникнуть туда. Алистер Кроули пишет в своем дневнике, что в откровении он видел полностью заполненный иконостас, и только одно место было свободно. Вполне возможно, что та икона, которую держит Зоя, последняя.
Отец Серафим бегло пролистал книгу, пощипал бородку и быстро произнес:
- Дайте мне, Вера Игнатьевна, почитать ее..?
Старуха фыркнула, придвинула книгу к себе и энергично замотала головой:
- Даже не думайте. Если хотите, можете приходит ко мне и тут читать. Я могу предоставить еще несколько прелюбопытных книг, информация в которых некоторым образом перекликается с тем, что привиделось сэру Алистеру в его галлюцинациях. Есть, к примеру, статья в дореволюционном еще журнале этнографа Юрия Введенского, который собирал материал для научных изысканий на Алтае, и одна старуха поведала ему интересную легенду о «нечестивом храме посреди жизни и смерти». Правда, как туда попасть, старая дуреха, к сожалению, не поведала.
Когда они вышли от Веры Игнатьевны, Коля спросил:
- Почему вы не сказали ей про записную книжку? Она упоминала, что вход в эту церковь Сатаны идет через могилы… наверняка это связано с этими покойниками из ее книжки.
- Потому что дама сия слишком самоуверенна и порывиста, – усмехнулся священник. – И знает много больше нашего. Думаю, если поделиться с ней этими записями, она, чего доброго, сунется в эти чертовы Пажити одна. Приму-ка я приглашение, и ознакомлюсь с ее книгами и журналами.
***
Коля решил не отставать от отца Серафима и отправился с ним к Вере Игнатьевне. Он пытался читать через его локоть, косясь в книгу левым глазом, но сдулся на первых же страницах, когда автор долго и нудно описывал спиритический сеанс и волнующую линию груди в полумраке какой-то миссис Бингл. Вера Игнатьевна рассмеялась каркающим сухим смехом, глядя на унылое Колино лицо, похлопала его по плечу и принесла бутылку кагора и две рюмки.
- Плюньте, Николай. Дневник писан скучно и многословно, и сэр Алистер то и дело отвлекается на описание дамских прелестей или манер какого-нибудь не слишком симпатичного ему гостя. Я весьма утомилась переводить сей опус, и если честно, нужную информацию пришлось выковыривать по крупицам.
- Кстати, а этот буржуй что-то писал, как оттуда выйти? – озвучил Коля неожиданно пришедшую ему в голову мысль. – Положим, мы поймем, как войти, а выйти то как?
- А вот это, как ни странно, он описал, – Вера Игнатьевна разила кагор по рюмкам и сунула Коле миску с мочеными яблоками.
- И как же? – отвлекся от чтения Серафим.
- Вообще там описано несколько способов, выйти легче, чем войти. Но мне больше всего понравился способ с талисманом. Обратно выведет оберег, но оберег настоящий, ну, что-то вроде намоленной иконы – он должен работать, быть эффективным.
- И у вас такой есть? – спросил Коля.
- На ваше счастье, есть.
Вера Игнатьевна вынула из-за ворота блузы цепочку с грубо сработанной подвеской, в которой угадывалась какая-то старинная монета.
- Вот она, моя личная реликвия. Переходит из поколения в поколение. Есть у нас предание семейное: наш предок был знатного сословия, многого достиг, и так загордился и возвеличился, что пропало у него смирение перед Богом и жалость к простым людям. Однажды пожаловал он к обедне, да пришел на церковный двор с дядьками и целым выводком слуг, которые отгоняли от него нищих. И крикнул ему один оборванец, самый жалкий и ничтожный – мол, вот на сколько подашь сейчас убогим, на столько к тебе и милости Божией будет. Тот усмехнулся и кинул ему щербатую полушку. Вскоре заболел боярин, да так прижало, что жена уж вдовий плат примеряла. И вот соборовался он, а слуги бегут докладывают – пришел на двор нищий, выкинуть его хотели да собаками потравить, а собаки в углы забились, воют, а оборванца никто с места стронуть не может. Ну боярин рукой махнул, ведите мол, все одно помираю. Приходит этот нищий, спрашивает, узнал ли тот его? Боярин на постели еле приподнялся, смотрит, тот самый оборванец, которому он у церкви полушку бросил. Нищий достает из кармана монету и говорит – как только коснешься ее, сразу выздоровеешь, но отдам с одним условием – будешь нуждающимся помогать. Боярин пообещал, конечно, хоть особенно оборванцу и не поверил. Но тот не обманул, как только полушка оказалась в его ладони, сразу тому полегчало, а к вечеру боярин совсем оправился. Ну и свое слово сдержал – построил дом для сирот, учредил странноприемный дом, по воскресеньям раздавал богато еду и одежду около церкви.