- Ты что, мой домашний агитатор? – улыбнулся Николай и подхватил Нину на руки.
- Отпустиии, медведь! Помнешь! Изорвешь своими ручищами! Новое платье! – отбивалась она, хохоча.
Перед тем, как заступить на дежурство, Коля зашел к соседу, Ивану Ивановичу. Иван Иванович в свои пятьдесят был необыкновенно говорлив и подвижен на низенькой инвалидной тележке. Сосед никогда не терял присутствия духа, и даже когда жена, тайком собрав манатки, сбежала, Иван Иваныч только крякнул:
- Баба с возу – кобыле легче.
Коля только усмехнулся – все знали, что жена Иван Иваныча сбежала вовсе не из-за того, что соседу ампутировали обе ноги в полевом госпитале в далеком в 43-м году, а потому что тот был тем еще ходоком по бабам. Что и служило неизменным поводом для шуток на базаре, где Иван Иваныч, разложив сапожницкий инструмент, чинил обувь желающим.
Коля захватил ведро, набрал воды в колонке недалеко от дома и постучался к соседу. Иван Иваныч ожидаемо рассердился:
- Что за новости! Сам бы я прекрасно принес!
Немногословный Коля кивнул и перелил воду в небольшой бак в сенях.
- Вот еще… – промямлил он и протянул соседу кулек с лепешками, которые сунула ему Нина.
- А вот за это спасибо, - улыбнулся Иван Иваныч. – Нинуля у тебя эхх, в соку дева. И готовит вкусно.
В отделе Николай получил макаров, оформил бумаги и отправился к дому Клавдии Болонкиной. На дежурство он заступал с нехорошим чувством, и сам не мог понять, откуда исходило беспокойство. На улице толпился народ, зеваки висли на заборе, пытаясь что-то разглядеть в окна, на невысоком плотном сугробе стояли две чопорные старухи с недовольными лицами, держа большую икону в окладе из фольги.
Постовых выставили во дворе Клавкиного дома, и Коле пришлось продираться через толпу.
- А ну, разойдитесь! Дайте пройти! – крикнул он.
Зеваки неохотно расступились, увидев милиционера в шинели.
Он кивнул постовым – один из них, Митя Снегирев, лениво козырнул, шмыгнул красным носом, поднес подрагивающую папиросу к губам.
- Когда сменят-то? – спросил Коля.
- Да в задницу их, – процедил Митя и движением плеча сдвинул автомат подальше за спину. – Часа через два, говорят, не холодно, стойте. Ну, так-то не холодно, когда жопой на печке! И че караулим, сами не знаем!
Коля взошел на крылечко, постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. В сенях он чуть не столкнулся с невысоким седым мужчиной в поповской рясе, который не успел закрыть за собой дверь в горницу, и Коля увидел неподвижно стоящую девушку с задранной юбкой и женщину в белой косынке, отирающую ее бедро губкой. Он покраснел и отвел глаза, и седой мужчина торопливо захлопнул дверь.
- Постовой Вавилов, – представился Коля.
- Меня стеречь пришли, – улыбнулся священник. – Отец Серафим.
Он протянул руку, и Коля вяло ее пожал.
- Там… гигиенические процедуры, у девушки, оказывается, естественные отправления пока сохраняются. Вы знали?
- Нет. Я и не видел ее ни разу, - ответил обескураженный Коля. – Честно говоря, я был уверен, что…
Он замялся, и Серафим кивнул:
- Да я и сам думал, что это все слухи. Народец, знаете ли, необыкновенно суеверен.
Священника прислали из Московской епархии, когда до столицы докатились слухи о Зое. В райисполкоме Куйбышева не особенно ему обрадовались, но указание впустить попа пришло сверху сверху, поэтому недовольные тихо пыхтели в кулак. Для надзора над священником выделили постового из конной милиции.
Скрипнула дверь, и в щели показалось неподвижное лицо санитарки с отвислыми мешочками кожи под глазами.
- Я закончила, можете войти.
Коля, оставляя грязные следы на полу, переступил через порог и остановился. Посередине самой обычной горницы деревенского дома стояла девушка: некрасивая – тяжелый нависший лоб, крупный нос, щекастое, простое лицо. Хороши были только глаза, серые, большие, слегка навыкате. В нарядном платье со сборчатыми рукавами, с большим воланом на юбке она невидяще смотрела в пространство, прижимая к животу толстую доску без рамы. Мятый подол цвел мокрыми пятнами – санитарка была не особенно аккуратна.
Коля почувствовал, как ползет озноб по мгновенно взмокшей спине. Грудь Зои тихо вздымалась, трепетал пушистый русый завиток около уха, но все равно неподвижность ее была абсолютной и пугающей. Остекленевшие глаза, неудобная поза с приподнятой пяткой левой ноги, застывшие веки – она напоминала муху в янтаре.