Впрочем, и в российской дипломатии часто видят прежде всего углеводородное измерение. Например, распространена теория, согласно которой внешняя политика Москвы напрямую определяется уровнем цен на энергоносители. Что высокие цены как бы ударяют в русскую голову даже вне зависимости от политической природы этой головы.
Например, в начале семидесятых, дескать, горючее было дешевым, и вот брежневская голова надумала вдруг мириться с Никсоном, затевать разрядку международной напряженности и соглашаться на ограничение вооружения. Но стоило ценам подняться, как СССР расхотелось дружить с Западом.
Накопив петровалюты к концу семидесятых, Москва бросила политику разрядки, начала играть мускулами, потянулась вроде бы снова к Индийскому океану, к теплым морям, словно вспомнив опять про «Большую игру» – так называли в XIX веке многоходовую комбинацию, которую вели в борьбе за Ближний и Средний Восток великие державы.
Но вот в восьмидесятых годах цены на нефть снова резко пошли вниз, и Москва поскромнела, стала искать пути к новой разрядке, предлагать разоруженческие программы и общечеловеческие ценности.
К 1991 году советская казна совсем опустела из-за дешевизны углеводородов. В итоге СССР и вовсе рухнул, распавшись на составные части. Главная из них – Россия – усиленно старалась дружить с Западом, и прежде всего с США, пока нефть была дешева. Но снова возгордилась, как только цены пошли резко вверх. И в нулевые годы, когда они достигли уже неслыханного, рекордного уровня, пропорционально ему выросла и уверенность России в своих силах. Не просто «встала с колен», как модно сегодня говорить, а уже вроде бы начала посматривать на энергетически зависимые страны сверху вниз, что ли.
Интересно, что один из сторонников нефтяной теории выпускник Гарвардской школы бизнеса и известный обозреватель Филип Брутон настолько овладел современным российским политжаргоном, что оперирует схожей анатомической метафорой. «Если ближневосточные правители требовали только того, чтобы Запад, в обмен на стабильность поставок энергии, лишь закрывал глаза на их домашние привычки, то русские, скорее всего, потребуют куда более высокой цены. Если мы в ближайшие годы не создадим реальных альтернатив нефти и газу, то нам придется выполнять приказы Москвы».
«Россия Владимира Путина создает экономическую машину, способную поставить Европу, США и страны Азии на колени», – заключает он.
Большинство читателей, наверное, поморщатся: преувеличение! И вообще – обязательно, что ли, кому-нибудь на колени вставать? Разве нельзя всем уважительно сидеть – за столом переговоров, например? Ну а уж если стоять, то почему бы не в полный рост?
Да и теория относительно прямой зависимости политики Москвы от цен на нефть хоть и кажется убедительной – ведь простые объяснения так соблазнительны! – но не слишком ли все-таки примитивна? А как насчет множества других факторов – от производительности труда до идеологической составляющей и просто состояния здоровья и психики лидеров? Ведь Брежнев к концу 70‐х уже был – как бы это сказать? – не в лучшей спортивной форме. А в начале десятилетия, когда затевал «детант», соображал еще великолепно. Андропов в начале 80‐х, по медицинским в основном причинам, религиозно уверовал во «внезапное ракетно-ядерное нападение» со стороны США и из-за этого чуть мировую войну не начал. При чем тут нефть и колебания цен?
Но доля истины, возможно, в нефтяной теории есть. Например, известно, что Рейган и в самом деле договаривался с Саудовской Аравией в начале 80-х о резком увеличении количества выбрасываемой на рынок нефти – и по сугубо внутренним соображениям, и для того, чтобы ударить по советской экономике, затруднить войну в Афганистане. И, кажется, эти цели были в значительной мере достигнуты. Связанные с удешевлением нефти трудности, возможно, даже помогли Горбачеву уговорить своих более консервативных коллег на перестройку…
Главное, есть возможность проверить теорию на практике – посмотрим, не улучшатся ли опять российско-американские отношения после очередного (хотя понятно, что лишь временного) падения цен на энергоносители.
Но вообще-то российско-американское нефтяное соперничество имеет долгую историю – оно началось уже в последней четверти XIX века. Причем за Россию «выступала» знаменитая шведская команда.
Нобели и дырка от бублика
В начале ХХ века в русском языке существовало такое слово – «БраНобель». Название этой компании смотрело на жителей и с рекламных плакатов, и со страниц газет, и с круглых боков керосиновых цистерн. Оно даже стало нарицательным, обозначая пример блистательного капиталистического успеха. Могучая компания, королева российской биржи, дававшая работу на приличных по тем временам условиях тысячам людей. Попасть на службу в «БраНобель» считалось верхом удачи. Ко всему прочему, это был еще и прообраз современной транснациональной корпорации, заслужившей достойное место в истории мирового капитализма. По мнению некоторых экономистов, это был «один из величайших триумфов» делового предпринимательства XIX века.