Я расстелил на снегу каримат. Гельмут лег на него, а больную ногу положил на рюкзак. Я задрал штанину и осмотрел колено и лодыжку. Припухла, посинела, но обошлось, по-моему, без перелома.
– Прошу прощения, Стас, но нам с вами надо объявиться.
– Объясниться, – поправил я.
– Да! Объясниться… Я хотел бы знать, что вы… как вы… – Он мучительно подыскивал слова, которые точно бы передали суть его желания. – Одним словом, я был бы много рад, если бы вы забыл про то, что я говорил в хеликоптер.
– Вы имеете в виду психотропный порошок, который Илона таскает в своих ботинках? – равнодушно спросил я.
Гельмут склонил седую голову.
– Да. Я был бы много рад, чтобы об этот порошок никто не знал.
Мэд демонстративно встала и отошла на несколько шагов в сторону. Она делала вид, что Гельмут со своей просьбой ей противен.
– Зачем же вы мне о нем рассказали?
– Понимаешь, я не знал, что мы будем дальше жить.
– Я думаю, что у вас могут быть большие неприятности из-за этого альфа-сульфамистезала.
– Я тоже так думаю. Но я не хочу иметь этот неприятность.
– Все зависит от того, сколько вы мне заплатите.
Гельмут выпучил глаза и приоткрыл рот. Снег таял на моем лбу, как на сковородке. Боль отступала.
– Вы опять хочешь, чтобы я дал вам марк?
– Конечно. Вы должны заплатить мне за риск, за то, что я нарушаю закон и не доношу на вас в милицию.
– Но я уже дал чек на сто тысяч марк!
– Про эти сто тысяч забудьте! – искренне посоветовал я. – Отработаю я ваши марки. Когда надумаете – пойдем в «Белый Князь».
Гельмут отрицательно покачал головой.
– Это уже не надо.
– Почему же? Вы разве передумали продавать свою отраву?
– Теперь не надо идти в альплагерь. Порошок можно продать на Приюте.
– Вот как? – протянул я и подумал: хрен ты у меня получишь, а не чек. – А у покупателя, если я не ошибаюсь, украинская фамилия, что-то вроде Наливайко, Помойко или Неижсало? И он из азербайджанской команды «Базардюзи»? Я прав?
Вопрос о ста тысячах повис в воздухе, но всего на мгновение. Гельмут повернул голову в мою сторону.
– Стас, чек можешь оставить себе. Это есть плата, чтобы вы молчал, – сказал он и нехорошо пошутил: – И за прекрасный полет.
Я пожал ему руку. Вот такой разговор мне по душе.
– Это был вопрос номер один, – продолжал Гельмут. – Теперь вопрос номер два… – Он кивнул в сторону вертолета. – Там лежит миллион долларов.
Гельмут мог не продолжать дальше. Я отлично представлял себе все, что он хотел сказать.
– Гельмут, вопрос номер два я буду решать сам, без вашей помощи. Деньги и оружие я сдам властям.
Немец поднял палец, как бы давая понять, что торопиться в таком вопросе не следует.
– Мы могли бы поделиться, как вы говорите, по-братски. Дай им оружие, это правильно. Но зачем давать доллары? Никто ведь не видел, что Клюшкофф нашел рюкзак.
– Не толкайте меня на тяжкое преступление, – ответил я и, давая понять, что разговор окончен, повернулся и пошел к вертолету.
Мне не захотелось залезать внутрь – слишком плохие ассоциации вызывал запах нагретого металла и крови. Я подошел к кабине, наполовину зарытой в снег, присел у разбитого полусферического окна и пригнул голову. В ту же секунду окровавленная рука крепко схватила меня за волосы и ударила носом о металлическую гнутую раму.
– За долларами пришел, спасатель?
Из-за грязного обломка стекла на меня глянула страшная физиономия Глушкова, а затем змеей к моему рту скользнул ствол «калашникова».
На моем месте, подумал я, Мэд сразу же после приземления добила бы Глушкова. Я думал, что она жестокая девушка. А она просто умная.
Глава 28
– ЛЕЗЬ СЮДА! – ПРИКАЗАЛ ОН.
Мне пришлось опуститься на колени и на четвереньках протиснуться в кабину, как собака в свою будку. Глушков пятился, царапая «кошками» металл и стекло, присел на спинку кресла второго пилота и опустил «калашников» на колено.
Я выпрямился и посмотрел на его, если так можно выразиться, лицо. Не бывает упырей, восставших из могилы покойников, вампиров и прочей нечисти. Бывают всего лишь очень живучие люди. Я не мог понять, до какой же степени надо было изрезать, изранить, отбить, отморозить лицо, чтобы получилась такая безобразная маска.