– Все понятно. Храбрость тут, собственно, ни при чем. Сплошная мочиловка, и никаких других желаний.
– Да, человек будет как бешеный пес.
– Но почему вы сказали, что мне нельзя подниматься наверх?
– Потому что вас все ищут, вы тут один начальник. Значит, вы будешь разговаривать с этим бешеным песом. Но это нельзя делать. Вы должен беречь себя.
– Естественно, Гельмут, я должен беречь себя. Ведь не вы, а я знаю, где спрятан рюкзак с миллионом долларов. И, не дай бог, со мной что-нибудь случится, тогда вы навсегда потеряете уникальный шанс.
Гельмут пропустил мимо ушей мою иронию.
– Я предлагаю идти через окно, – сказал он.
– Идти? – усмехнулся я. – Если говорить на правильном русском, то здесь более уместен другой глагол. Давать деру, например, или драпать. Вы в очередной раз толкаете меня на должностное преступление, Гельмут.
– Я не понимаю, что есть давать теру, – ответил немец, по своему обыкновению не обращая внимания на то, на что ему было невыгодно отвечать. – И сейчас есть плохое время для долгих разговоров.
– Возьмите свой рюкзак.
– Зачем? В нем нет ничего.
– Когда же вы перестанете задавать лишние вопросы! – взмолился я.
Немец, недовольно сжав губы, напялил на себя лямки рюкзака, подошел к окну, близоруко придвинул к нему лицо и стал осматривать, отыскивая, должно быть, какие-нибудь рукоятки или замки. Надо было иметь великое терпение, чтобы спокойно наблюдать за ним.
– Отойдите, воинствующий эстет, – сквозь зубы сказал я и ударом ноги выбил окно вместе с рамой.
– Надеюсь, вы не забыл взять с собой рюкзак с долларами? – спросил Гельмут перед тем, как закинуть в оконный проем свою больную, малоподвижную ногу.
Едва мы успели вывалиться на снег и встать на ноги, как на углу Приюта выросли круглые от пуховиков фигуры двух альпинистов, в одном из которых я узнал самарянина.
– Вот он! – крикнул Князев, показывая на меня рукой.
Второй альпинист, усатый и бородатый, похожий на злого священника, кинулся в нашу сторону с решимостью сторожевого пса. Я понял, что шансы на то, что мне придется вести переговоры с излишне храбрым Немовлей, стали велики, как никогда, и подтолкнул Гельмута в спину:
– Бегите вниз! Я вас догоню!
– Деньги!! Не забывай взять деньги!! – съезжая на заднице по оплавленному фирну, успел крикнуть Гельмут.
– Эй, спасатель! – угрожающе крикнул Злой Священник, с хрустом ломая ботинками снежную доску. – Нехорошо бросать нас на произвол судьбы! Это нэнсэнз!
Я не стал вступать с ним в дискуссию и со всех ног кинулся к кладбищу.
– Стой, гад! – уже с явным намерением расправиться со мной заорал Священник. Он производил столько шума за моей спиной, что из-за этого вполне могла сойти «Малышка», которую я не успел в свое время скинуть накладным зарядом.
Из-за мемориальной скалы показалась голова Тенгиза. Он бы наверняка открыл стрельбу в воздух из своего табельного «макарова», если бы по моему лицу не понял, что к происходящему я отношусь без особого драматизма и даже подавляю в себе идиотский смех.
Священник явно проигрывал мне в скорости, и я уже спокойно дошел до Тенгиза.
– Что здесь происходит? – спросил он, на всякий случай сунув руку за пуховик, где у него было спрятано оружие. – Это кто, связной?
– Нет, – ответил я, отдышавшись. – Немовля пострашнее.
Священник, едва ли не по колено увязнув в снегу, уже не мог двигаться с прежней скоростью, и, с трудом выдергивая ноги из ледовых капканов, грозил мне кулаком.
– Ну, спасатель, берегись!.. Бросил нас на произвол судьбы… а сам… Это же нэнсэнз…
– Гельмут ушел? – спросил Тенгиз, с состраданием глядя на альпиниста.
– Да. Но я должен проводить его до Минвод.
– Баксы при нем?
– Ты разве не заметил, что он побежал вниз с рюкзаком?
– Ну хорошо, – кивнул Тенгиз. – Пусть бежит. В аэропорту Минвод, в зоне досмотра, его возьмут наши ребята. Только ты его не вспугни, ничего про баксы не спрашивай. Вообще не вспоминай про них.
– Естественно.
Священник, в готовности приподняв ледоруб, приблизился к нам.
– Спасай альпиниста, морда, – сказал он мне.
– До встречи! – сказал я Тенгизу, салютуя поднятым над головой кулаком.
– Давай! – махнул он мне и сунул под нос священнику удостоверение в красном переплете.