– Элль, вы верите в карму? – спросил Джейд.
– О господи, нет, конечно.
Джейд все еще тянул свой мартини. Я взяла уже второй тоник с лаймом. Двое брошенных. Мы сидели уже пятнадцать минут, а Ван Зандт и не думал появляться.
– Зачем бы мне в нее верить? – спросила я. – Не хочется думать, что за все грехи нас ожидает расплата.
– А что вы сделали в жизни такого, за что должны платить?
– Однажды убила человека, – хладнокровно призналась я, просто чтобы посмотреть, какое у него будет лицо.
Пожалуй, впервые за последние десять лет Джейд удивился.
– Вы убили человека? – пытаясь скрыть изумление, переспросил он. – Умышленно?
– Нет. Несчастный случай – если вы верите в несчастные случаи. А вы сами? Вы не боитесь, что прошлые дела на вас обрушатся? Или надеетесь, что отвечать выпадет другим?
Он внимательно посмотрел на меня.
– Я скажу вам, Элль, во что я верю. Я верю в себя, верю в настоящий момент, верю в тщательно составленный план.
Дон Джейд допил мартини, и как раз в этот момент в зал вошла Сьюзен Этвуд. Я хотела еще спросить, планировал ли он «для себя», чтобы Джилл Морон убили, а Эрин Сибрайт похитили, но Джейд уже потерял ко мне интерес.
– Моя гостья уже здесь, – сказал он, поднимаясь. – Спасибо за беседу, Элль. Вы фантастическая женщина.
– Удачной кармы, – ответила я.
– И вам.
Провожая его взглядом, я раздумывала, с чего это Джейд вдруг ударился в философию. Если он ни в чем не виноват, то думает ли, что эта внезапная полоса неудач – расплата за какие-то прошлые ненаказанные грехи? Или он думает то же, что и я, – что нет в жизни ни невезения, ни случайностей, ни совпадений? И если ему кажется, что кто-то затягивает на его шее петлю, то кто это орудие рока?
Краем глаза я заметила, что бейсболист опять примеривается к месту, которое освободил Джейд. Настроения флиртовать у меня больше не было; я встала и вышла. Я ждала только Ван Зандта – с единственной целью лишний раз ткнуть Дугана и Армеджана носом в то, что я объективно полезна следствию.
А он должен прийти! Я верила, что он не упустит возможности посидеть в людном месте, самодовольно беседуя с человеком, убежденным в том, что он убийца, но неспособным что-либо ему сделать. Слишком дурманит ощущение такой власти, чтобы отказать себе в этом удовольствии.
Интересно, что за дело у него нынче вечером, связано оно с похищением или нет? И он ли тот неизвестный в черном, который, по словам Лэндри, жестоко избивал Эрин плетью? Подонок, мразь! Нетрудно представить, как он кайфует от таких вещей. Власть и контроль – его игра.
Стоя на крыльце «Игроков», я воображала, как Ван Зандт сидит в тюрьме, мучаясь собственным бессилием, каждую минуту вынужденный жить по чужой указке.
Карма. Может, я и хотела бы в нее верить.
Побои – не самое плохое. Гораздо хуже понимать, что с окончанием побоев кончится жизнь. Или, быть может, еще хуже – знать, что над обстоятельствами ты не властен. Вся власть у Алексея Кулака, двоюродного брата той русской сучки, что сломала ему жизнь.
Пока русские блокировали служебный вход, никого не выпуская из помещения, Кулак собственноручно заклеил Ван Зандту рот широкой полосой клейкой ленты и ею же замотал ему руки за спиной. Затем его погрузили на заднее сиденье арендованного Лориндой Карлтон «Шевроле» и выехали через открытые ворота на территорию авторемонтной мастерской за баром. Там они поставили машину в захламленный, грязный гараж, а его выволокли из салона.
Разумеется, он попытался бежать. Неуклюже, с руками за спиной, на ватных от ужаса ногах. Он бежал, а к выходу не приближался ни на пядь. Головорезы грубо схватили его и повалили на расстеленный на бетонном полу черный брезент. На нем аккуратно, как хирургический инструментарий, были разложены по краю молотки, клещи и монтировка. У Ван Зандта в глазах вскипели слезы, а по ноге побежала мокрая теплая струйка.
– Перебейте ему ноги, – хладнокровно распорядился Кулак. – Чтобы он не мог бежать, как последний трус.
Тот громила, что покрупнее, придавил его к полу, а второй взял кувалду. Ван Зандт лягался и брыкался. Русский размахнулся, но промазал, громко выругавшись, когда молоток ударил в пол. Второй удар пришелся в цель, по внутреннему краю коленной чашечки, и раздробил кость, как яичную скорлупу.
Вопли Ван Зандта заглушала клейкая лента. Боль взорвалась в мозгу, как добела раскаленная новая звезда, смерчем промчалась по телу. Третий удар вдребезги разбил коленный сустав второй ноги, а головка молотка вонзилась в нежную соединительную ткань под ним. Кто-то содрал с его губ клейкую ленту, и он повалился на бок, воя, как раненый зверь.
– Растлитель девушек, – сказал Кулак. – Убийца. Насильник. Американское правосудие для тебя слишком мягко. Это великая страна, но слишком добрая. Американцы говорят убийцам «спасибо» и «пожалуйста», позволяют им разгуливать на свободе, если преступление недоказуемо по закону. Из-за тебя погибла Саша. Теперь ты убил девушку, а полиция не может даже запереть тебя в тюрьму.
Ван Зандт замотал головой, всхлипывая и задыхаясь.
– Нет. Нет. Нет. Это не я… это случайность… я не виноват…
Боль пульсировала пронзительными, раскаленными вспышками, слова рвались с губ неразборчивыми сгустками звуков.
– Лжешь, мразь! – отрезал Кулак. – Я знаю про окровавленную рубаху. Ты пытался изнасиловать ту девушку, как изнасиловал Сашу.
Он добавил еще какое-то русское ругательство, кивнул своим разбойникам, и они взяли в руки тонкие железные прутья. Кулак отошел в сторону и стал хладнокровно смотреть, как они избивают Ван Зандта. Били по очереди, методично. Время от времени Кулак отдавал распоряжения – по-английски, чтобы Ван Зандт тоже понимал.
Бить по голове запрещалось. Кулак хотел, чтоб он был в сознании, все слышал, чувствовал боль. Убивать его тоже пока не собирались: он не заслужил легкой смерти.
Ван Зандт пробовал умолять, объяснять, оправдываться. Он не виноват, что Саша покончила с собой. Он не виноват, что Джилл Морон задохнулась. Он никогда не прибегал к насилию с женщинами…
Кулак шагнул на брезент и пнул его ногой в лицо. Ван Зандт подавился собственной кровью, закашлялся, заерзал.
– Меня тошнит от твоих оправданий, – сказал Кулак. – В твоем мире, очевидно, никто не отвечает ни за один свой поступок. А в моем – мужчина платит за свои грехи.
Он докурил сигарету, ожидая, пока у Ван Зандта перестанет кровить рот, затем запечатал ему губы несколькими слоями клейкой ленты. Еще ему обмотали лентой перебитые ноги и в таком виде швырнули в багажник «Шевроле», арендованного Лориндой Карлтон.
Последнее, что он видел, – Алексей Кулак нагнулся и плюнул ему в лицо. Потом багажник закрыли. Перед глазами Томаса Ван Зандта все померкло, и началось жуткое ожидание.
39
Весь вечер на моих глазах толпы народа входили и выходили из клуба, но Томас Ван Зандт так и не показался. Я слышала, как какая-то женщина спросила о нем у бармена, и подумала, что это, наверное, и есть Лоринда Карлтон: хорошо за сорок, и вид как у Шер, только сильно потасканной. Если это она, значит, Ван Зандт позвонил ей и пригласил поужинать. Вот только самого Ван Зандта почему-то нет.
Около одиннадцати пришла Ирина с подружками. Золушки на прогулке – как раз вовремя, чтоб успеть потратить пять долларов на выпивку и пококетничать с игроками в поло, покуда кареты не превратились в тыквы и не пришла пора возвращаться в съемные комнатки или в каморки при конюшнях.
Ближе к полуночи мистер Бейсбол решил попытать счастья еще раз.
– Последнее приглашение к роману!
Победительная улыбка, поднятые брови…
– Что? – изобразила изумление я. – Вы здесь весь вечер, и ни одной прелестницы на шее?
– Я берег себя для вас.
– Я же вам все о себе сказала.
– И только разожгли мое любопытство. Я хотел бы узнать вас ближе.