Ввысь взмывает новое облако сахарной пудры.
— Ванная восемнадцать минут, — тут же реагирует она между влажными поцелуями, — шесть минут, чтобы одеться, — следующий поцелуй приходится в уголок рта; она чувствует на языке сладость, — плюс три минуты, чтобы улечься. Успеем.
— Невозможная, — сдается он, хотя уговаривать и не приходится, после чего тянет девушку к себе, торопливо сжимая пальцами талию.
Задохнувшись от отдачи, Гермиона шумно выдыхает и сжимает лацканы его рубашки в ладонях, зажмурив глаза. Поцелуй получается горячий, влажный и действительно сладкий, потому что в этой пудре, кажется, не только вся кухня, но и весь этот мир.
Северус ведет ладонью по ее ноге, поднимая платье, и сжимает пальцами бедро, после чего ставит ногу так, что жар ее тела окутывает ее с обеих сторон. Она обхватывает его шею рукой, давая тем самым понять, чего хочет, и он приподнимает ее, усаживая на столешницу.
Вверх взмывают облачка сахарной пудры.
Северус встает между ее разведенных в стороны ног и не прекращает отчаянных поцелуев, спускаясь ниже. Вдоль шеи, пульсирующей линии жизни под левым ухом, острой ключице, очертания которой то становятся плавными, то являются резче, поскольку у нее взволнованное дыхание.
Гермиона зажмуривает глаза, когда он снимает с ее плеч кардиган, оголяя светлые плечи, прикрытые бретельками, и прикасаясь к одному из них губами. Гермиона нервно облизывает губы вместе со сладостью, и чувствует, что сидеть на месте не может, потому что внизу живота жарко пульсирует.
Потянувшись руками вперед, она непослушными пальцами почти на уровне инстинктов расстегивает его брюки, снова чувствуя дыхание мужа на своей шее и его губы на коже. Гермиона сглатывает и непроизвольно мычит, с болью кусая нижнюю губу, потому что ее потряхивает от желания так сильно, что шумит в ушах.
— У меня ладони липкие, — зачем-то произносит Гермиона и издает немного истеричный смешок, когда Северус берет ее за бедра и двигает к себе на край столешницы.
Ей воздуха не хватает, когда он так делает. Когда дает ей почувствовать себя любимой и желанной.
— У меня тоже, — сбивчиво шепчет он, сдвигая в сторону ее белье, когда она уже обхватывает его талию одной ногой, побуждая продолжить.
Он плавно входит, вызывая ее раскаленный выдох куда-то в волосы, после чего ведет пальцами по ее бедрам от колена вверх, сжимая нежную кожу. Руки и правда липкие, но обоих это беспокоит в последнюю очередь. Северус начинает задавать ритм, когда она сжимает пальцами его шею, обнимая его за талию второй ногой.
Гермиона находит его губы и горячо втягивает нижнюю, ощущая бешеную вибрацию по всему телу. Ей этого мало, для начала неплохо, но он знает ее маленькие желания и тайные пристрастия так хорошо, что ждать необходимого ритма остается недолго.
Впившись пальцами в бедра девушки, Северус сдвигает ее на самый край и резко дергает бедрами, вызывая ее довольный, восторженный вскрик.
Со столешницы падает вниз деревянная ложка, когда он начинает вбиваться в нее со всей присущей им обоим страстностью, после чего вниз летит во второй раз тот самый дисперсник, который и прокладывает дорогу внезапной страсти.
Ввысь взмывает столб остаток сахарной пудры.
Гермиона задыхается, когда Северус выбивает из нее стоны, и не может сдержать улыбки, снова и снова впиваясь в губы напротив. Северус чувствует свою жену каждой клеточкой тела, каждой порой. В воздухе витает аромат яблочного пирога, ее духов, сахарной пудры и секса.
Скрипит одна из стеклянных дверей.
Северус открывает глаза и опускает голову вниз. Посмотрев еще какое-то время на десерт, мужчина накрывает контейнер крышкой, защелкивает замки и оставляет коробочку на столе, поднимаясь с места.
Тупая боль долбит за ребрами.
Август стоит возле входа в столовую со скрещенными на груди руками и периодически смотрит на наручные часы. Ему следует уделять больше внимания другим пациентам, но случай четы Снейпов не идет у него из головы. Чем дольше Северус молчит, тем больше Августу хочется вывести его на разговор.
Уже, кажется, любыми способами. В медицине, как известно, как и политике и любви — все средства по-своему хороши.
Август выдыхает, когда на пороге столовой Северус появляется пятнадцатью минутами позже обозначенного срока. Еще бы пять минут, и он бы шел уже с помощниками к нему в палату, а делать ему этого очень не хотелось.
Так даже лучше. Поздний завтрак как раз подходит к концу. Август не сводит с его фигуры внимательного взгляда. О чем же ты молчишь, Северус? Не все ведь так просто, я прав? Почему ты здесь?
Вопросов с каждым днем все больше.
— Он совсем ничего не ест, — врывается в его сознание женский голос.
Август оборачивается.
— Марианна, ты же на вахте сегодня, — хмурится мужчина.
— Доктор Сепсис, я лишь до одиннадцати, — отчитывается девушка, — меня сменили, чтобы я шла сюда.
Брюнетка чуть вздергивает подбородок, когда сообщает ему об этом. Кажется, она придает слишком большое значение своей должности и положению. Может, так даже лучше. Такие люди в медицине остаются не пожизненно, а посмертно.
Август снова переводит взгляд на своего пациента. Северус только смотрит в никуда, пока перед ним стоит поднос с нетронутой едой.
— Такими темпами через трубку кормить придется, — скрещивает на груди руки Марианна, буквально озвучивая его мысли.
Август кусает губы. Как мне понять тебя? Чего ты боишься?
Он расширяет глаза от собственного вопроса.
— Жди здесь, скоро вернусь, — мимолетно касается Август плеча Марианны. — Глаз с него не своди.
— Как скажете, — кивает девушка и не задает лишних вопросов, заложив руки за спину.
Марианна подсознательно понимает, что к завтраку мистер Снейп не прикоснется. Что-то витает вокруг него. Эта аура. Марианна знает эту ауру, не первый год здесь работает. Безысходность, скорбь и утрата. Она много раз это видела и может с уверенностью сказать, что магией здесь и не пахнет.
Пахнет только горем. У него особый запах.
Он перебивает все прочие.
Медсестры начинают убирать со столов и сдвигать в середину зала стулья. За поздним завтраком всегда следует «Круг дружбы». Название отвратительное, но никто никогда об этом вслух не говорит. По крайней мере, сотрудники. Пара бывших пациентов упоминали, что все это — Марианна помнит дословно, — испражнения кентавров.
На то эти пациенты и числятся теперь в графе «бывшие».
— Группа «Альфа» с синими браслетами направляется с миссис Лориан в сад, — оповещает одна из медсестер на весь зал, — группа «Бета» с оранжевыми идет за мистером Догнером, группа «Гамма» с красными остается в этом зале со мной. Благодарю за сотрудничество!
Пациенты почти не разговаривают друг с другом, стекаются в кучки к своим ведущим лицам и стадом следуют за ними. В холле столовой остается только двенадцать человек. Среди них виднеется темная макушка пациента, за которым Марианне велено следить.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — простирает руки медсестра, когда санитары устанавливают в круг одиннадцать стульев. — Места всем хватит.
Пациенты медленно проходят в круг; железные ножки скребут по полу, обеспечивая неприятный звон в ушах, когда ни один из них не поднимает стулья. Северус проходит к единственному оставшемуся стулу последним, приподнимает ножки от пола, чтобы пройти внутрь, и садится на место.
Медсестра кладет руки на колени.
— Я приветствую вас этим прекрасным и теплым майским утром, — искренне улыбается она. — «Круг дружбы» всегда протянет руки помощи тем, кто в этом нуждается.
Если бы Северус мог, он бы закатил глаза на эту тираду.
— Мы с вами последний раз собирались на прошлой неделе, — кивает она, — тогда не все успели рассказать нам свою историю. Поделитесь ею с нами и вы увидите, как скоро вы ступите на путь восстановления, открывшись другим людям!
Медсестра обводит взглядом десять своих подопечных. Лишь трое на прошлой встрече рассказывают о том, что пережили прежде, чем попасть сюда. Сегодня следует вытянуть на откровения хотя бы двоих, иначе это подорвет ее статистику.