Гермиона едет по каменной кладке и кусает губы, буквально съедая помаду. Сердце лупит в груди, как бешеное. Отъехав на достаточное расстояние, она снимает с глаз очки, потому что ненавидит подобного рода аксессуары, а лишь использует, чтобы занять руки или обескуражить собеседника.
Гермиона спихивает с колен все, что выпалила на себя из сумки, и даже не смотрит, что падает под ноги. Она позволяет себе отдышаться лишь в тот момент, когда подъезжает к необходимому корпусу. Опустив пальцы на виски, девушка делает несколько круговых массажных движений и глубоко дышит.
— Все нормально, — шепчет она и поднимает взгляд, глядя в зеркало заднего вида. — Все славно, — старается улыбнуться она.
Она старается. Знает прекрасно, что себя обмануть сложнее всего.
Гермиона поправляет блузку и, открыв дверь, выходит из машины. Забрав с пассажирского сидения контейнер с едой, она снова надевает солнечные очки, стараясь обеспечить себе тем самым хотя бы мнимую защиту от посторонних, и направляется знакомой дорогой в нужное место.
Откровенно говоря, ей было бы куда проще сюда добираться за пару секунд с помощью трансгрессии, но пока она не может себе позволить такого рода путешествия после того, что случилось, поэтому приходится спускать в трубу сотни галлеонов на бензин и тратить баснословное количество времени на передвижение.
С другой стороны, так у нее больше времени быть где-то, а не только наедине с собой. Откровенно говоря, с собой ей быть не особо нравится. Гиблое дело.
Откровенно говоря…
Откровенно говоря, она бы согласилась хоть до конца жизни передвигаться без помощи трансгрессии, только бы сюда больше никогда не приезжать. Только бы здесь не было людей, которых ей нужно навещать.
— Миссис Снейп…
Гермиона кивает на приветствие с натянутой улыбкой и идет вдоль коридора, сжимая в руках контейнер с едой. Ей бы радоваться, что ее все кругом знают, да только приятного мало в том, что тебя представляют всем, как «та самая… она, да… представляешь? Мерлин, такая сильная».
Гермионе такого рода любезности в общении поперек глотки.
Качнув головой, она следует к знакомой двери и, остановившись, дважды стучит. Она знает, что ответа не будет, поэтому просто нажимает на ручку и толкает бедром от себя дверь, заглядывая внутрь.
Светлая штора вылетает из открытых настежь стеклянных дверей, ведущих в сад. Теплая прохлада заполняет помещение. Гермиона прикладывает усилия, чтобы закрыть за собой дверь. Пару бесконечных мгновений она мнется на пороге, глядя на то, как он смиренно сидит в кресле и смотрит во двор, не отреагировав на ее приход даже наклоном головы.
— Привет, — ее голос хриплый, потому что она слишком долго молчит.
Девушка прочищает горло и направляется к нему, все еще продолжая держать в руках контейнер с едой. Пробравшись по левой стороне комнаты, Гермиона садится в кресло рядом и ставит вместе ноги так плотно, что косточки на щиколотках с болью касаются друг друга. Гермиона долгое время смотрит перед собой.
Они молча сидят рядом, ветер продолжает трепать штору, слегка скрипит одна из стеклянных дверей. Невысокое дерево ивы, растущее во дворе, колышет на ветру свою крону. Звуки стоят такие, словно десятки маленьких человечков в варежках хлопают в ладоши.
Гермиону на мгновение веселит собственная ассоциация, но вскоре улыбка сходит с ее лица, и она смотрит себе под ноги.
— Это… — старается начать разговор Гермиона. — Яблочный пирог, — касается она ладонью крышки контейнера, чуть кивнув головой.
От этого прядь отросшей челки выпадает у нее из-за уха, и ей приходится поднять голову, чтобы завести прядь обратно. И не только поэтому. Еще для того, чтобы посмотреть на своего мужа.
Северус снова немного потерял в весе. Серая футболка и спортивные штаны на нем выглядят слишком свободно, но он хотя бы согласился носить их, а не мантию, что уже радует. Первый месяц он наотрез отказывался снимать ее, пришлось превысить свои полномочия, чтобы заставить его переубедить себя.
Серый взгляд темных радужек мужа безучастен. Он по-прежнему смотрит будто сквозь предметы, не реагирует на просьбы и слова. Не говорит сам. Он словно в коме, пусть и находится сейчас здесь, может сам ходить, есть, пить, спать и просто существовать.
— Его сделала Моди с Эванжелиной, — продолжает свой монолог Гермиона, — я сама не готовлю последнее время, сам знаешь и…
Гермиона протягивает контейнер с большим куском пирога мужу, но тот продолжает смотреть в сад. Руки Северуса покоятся у него на коленях ладонями вверх. На его правом запястье висит красный браслет. На крышке контейнера скапливается конденсат. Когда рука Гермионы дрожит, он скатывается на правую сторону и мочит салфетку.
Девушка сразу думает о том, что тесто становится влажным и невкусным. Яблоки отдают неприятной кислятиной, а на зубах скрипит не до конца растаявший сахар. Она не понимает, откуда у нее такие мысли. Моди и Эванжелина все блюда готовят превосходно.
— Я оставлю здесь, хорошо? — заполняет пустоту Гермиона и кладет контейнер на столик, после чего сразу сжимает в замок руки на коленях. — Обязательно съешь потом.
Только бы не было видно, как они дрожат.
Гермиона сглатывает тревогу и подступающие к глотке слезы, решая попробовать еще раз. Она всегда себе так говорит. Каждую встречу. Еще раз.
— Дейзи мне написала, — делает она глубокий вдох. — Она скоро возвращается из Хогвартса, — кивает девушка. — Написала, что к нам домой только на денек заскочит за вещами и попрощаться. Хочет на лето с Тедди уехать в немагическую Британию.
Гермиона принимает решение вываливать все сразу. Может, он остановит ее. Или оспорит ее решение. Хоть что-нибудь. Она даже по ссорам с ним скучает. Вернись ко мне, я прошу тебя. Ты не имеешь права так со мной поступать.
— Я сказала, что… Ладно. Пусть она поедет. Это ее предпоследнее лето перед самостоятельной жизнью. Отдала им ключи от нашей квартиры в Лондоне, — продолжает она. — Сказала, чтобы на жилье не тратились. Она у нас ответственная, за квартиру я не беспокоюсь.
Ну же, скажи что-нибудь! Скажи мне хоть что-нибудь!
Гермиона оборачивается.
Северус смотрит в сад. Ветер качает крону маленькой ивы.
Гермионе хочется подойти к нему. Хочется обхватить лицо ладонями, хочется прикоснуться щекой к щеке. Хочется вдохнуть родной сердцу запах. Хочется прочертить кончиком носа дорожку по его скуле.
Хочется поцеловать любимые губы. Послушать дыхание. Биение сердца.
Вернись ко мне.
Она тянется рукой через стол, намереваясь обхватить его ладонь. Пальцы Гермионы замирают над его запястьями, после чего она медленно протягивает руку, но Северус убирает свои ладони, перекладывая их на другое колено.
Сердце Гермионы сжимается.
Она отдергивает руку, как от огня, и поднимается с места. Слезы жгут глотку, но сильнее них горят на языке слова. Слова, которые она говорит ему постоянно, чтобы он не смел даже ни минуту усомниться в их истине.
Слова, которые всегда были правдой.
— Северус, я люблю тебя, — шепчет она, не доверяя собственным голосовым связкам.
Он снова не оборачивается, и тогда ее в этой палате на сегодняшний день снова ничего не держит. Гермиона идет по коридору, на ходу с остервенением смахивая с щек слезы и надевая прямо в помещении темные солнечные очки, наплевав на любые вопросы сторонних людей.
Она уходит, не подозревая, что Северус продолжает смотреть на качающуюся крону плачущей ивы, пока по его правой щеке стрелой мчит слеза.
Гермиона Джин Снейп вздергивает подбородок, когда идет к выходу, потому что ее статус и должность обязывают держаться соответственно. А еще потому что Гермиона Джин Снейп никому не рассказывает о своих шрамах.
Вылетев из больницы, она буквально задыхается от первого глотка свежего воздуха, когда мчит к своей машине. Ее радует двухчасовая поездка обратно. Не радует только, что это дорога в дом.