Я прикрываю дверь, чтобы меня не услышали, и замираю.
Но задержать дыхание не могу.
В пристройке темно, хоть глаз выколи, и пахнет бензином и скошенной травой. Я стою, прижавшись грудью к двери. Пот струится по щекам и капает с подбородка.
Снимаю с лица паутину. Шарю в темноте по дощатым стенам. Пальцы натыкаются на инструменты – садовые ножницы, ножовку, грабли, лезвие топора… Я снимаю со стены топор, ощупываю деревянную рукоять, провожу пальцем по лезвию. Судя по глубоким выщербинам, с точильным камнем оно встречалось давно.
Сморгнув повисший на ресницах едкий пот, осторожно открываю дверь. Тишина. Ни звука.
Сдвигаю дверь еще на несколько дюймов, расширяю щель и наконец выглядываю во двор.
Пусто. Ни души.
Глядя в эту щель, наполненную тишиной и покоем, я вспоминаю принцип «Бритвы Оккама»: при прочих равных условиях верным обычно бывает простейшее объяснение. Если предположить, что меня накачала наркотиками и похитила некая тайная группа, проводящая эксперименты по управлению сознанием или бог знает чему еще, будет ли такое предположение отвечать всем определенным требованиям? Вряд ли. Им понадобилось бы либо промыть мне мозги, чтобы убедить в том, что мой дом – это не мой дом, либо за несколько часов избавиться от моей семьи и перестроить интерьер таким образом, чтобы я сам его не узнал.
Или же – и этот вариант выглядит более правдоподобным – опухоль у меня в мозгу перевернула мой мир с ног на голову? Месяцы или даже годы она тихонько росла внутри моего черепа, а теперь наконец ломает мои когнитивные процессы, извращает восприятие окружающего мира…
Получилось убедительно.
Что еще могло произвести столь быстрый и сокрушительный эффект?
Что еще могло в течение нескольких часов полностью нарушить мой контакт с действительностью и собственной личностью, поставить под сомнение все, что я знаю?
Я жду.
Жду.
Жду.
И наконец выскальзываю за дверь и ступаю на траву.
Ни голосов.
Ни шагов.
Ни теней.
Ни рокота двигателей.
Ночь как ночь. Настоящая. Реальная.
И теперь я знаю, куда идти.
От моего дома до больницы и медицинского центра «Чикаго-Мёрси» – дорога в десять кварталов, так что в приемное отделение экстренной медицинской помощи я вхожу в 4:05.
Не люблю больницы.
В больнице у меня на глазах умерла моя мать.
В палате интенсивной терапии провел первую неделю жизни Чарли.
В комнате ожидания, кроме меня, сидит рабочий-строитель, прижимающий к груди руку в окровавленной повязке, и убитая горем семья из трех человек, глава которой держит на руках плачущего ребенка.
Женщина в регистратуре поднимает голову от бумаг. Несмотря на поздний час, взгляд у нее удивительно ясный.
– Чем могу помочь? – спрашивает она через плексигласовую перегородку.
Что сказать, как объяснить свои проблемы? Об этом я почему-то не подумал и теперь растерянно молчу.
– Вы попали в аварию? – спрашивает женщина.
– Нет.
– У вас царапины и синяки на лице.
– Я нездоров.
– Что вы имеете в виду?
– Думаю, мне нужно поговорить с кем-то.
– Вы – бездомный?
– Нет.
– Где ваша семья?
– Не знаю.
Служащая больницы окидывает меня профессиональным взглядом, быстрым и оценивающим.
– Ваше имя, сэр?
– Джейсон.
– Минутку.
Женщина поднимается со стула и исчезает за углом.
Секунд через тридцать звенит зуммер, и дверь за ее рабочим местом со щелчком открывается.
Служащая улыбается:
– Идемте со мной.
Она ведет меня в смотровой кабинет.
– Сейчас к вам придут.
Дверь за ней закрывается. Я сажусь за стол и закрываю глаза от яркого света. Усталость давит на плечи.
Голова опускается…
Я засыпаю…
Дверь открывается.
В комнату входит молодой, плотного сложения доктор с планшетом. Его сопровождает медсестра – крашеная блондинка в синем халате. Усталость висит у нее на шее тяжким жерновом, что неудивительно, учитывая поздний час.
– Вы – Джейсон? – спрашивает врач, не предлагая руки и даже не пытаясь скрыть хмурого безразличия.
Я киваю.
– Фамилия?
Я медлю с ответом, не решаясь раскрыться. Хотя если все дело в опухоли или в чем-то еще, что нарушает умственную деятельность и искажает восприятие мира, то лучше ничего не скрывать.
– Дессен, – отвечаю я в конце концов.
Медик записывает мою фамилию в приемный формуляр. По крайней мере, я так полагаю.
– Я – доктор Рэндольф, врач-ординатор. Что привело вас сегодня в службу экстренной медицинской помощи? – спрашивает врач.
– Мне кажется, у меня что-то не то с головой. Вроде опухоли или чего-то в этом роде.