Честное слово, я думал, это выше моего понимания. Агент и издатель тактично намекали на документальную книгу, но когда я стоял на кухне и вытирал неожиданные слезы, последняя мысль, какая могла прийти мне в голову, — это написать о потерянном мире, погубленных друзьях и том, что скрывала от меня жена. Даже если скрывала, чтобы защитить меня. Нет, понял я, не надо писать об этом. Сказать по правде, я не хотел проводить этот еще теплый и трепещущий мир, увиденный лишь краешком глаза, через все знакомые, порой мучительные и утомительные действия, из которых складывается написание книги. То, что я успел заметить мельком, тотчас умчалось в невидимость, как седой волос, уносимый белой метелью… Мне хотелось опыта того всегда исчезающего волоса, а не опыта превращения погони в литературное произведение.
Ну и ладно. Может, книги у меня и не было. А что было точно — идея, рожденная необходимостью.
Первым делом я как следует успокоился — настолько, что смог попадать по клавишам — и отправил в Вашингтон имейл жене. Речь шла не только о моем, но и о ее прошлом, и если я намеревался открыть то, что Ли упорно скрывала, она имела право знать это. Вместо того чтобы изображать творческий процесс, я засел смотреть по Интернету фильмы «Валли» и «Черный рыцарь» и приблизительно раз в час проверял почту с мобильного. Я не ожидал, что Ли ответит сразу, но в 6.22 по местному, а в 7.22 по ее времени она сообщила, что ей будет интересно посмотреть, как далеко я зашел. Ли пользуется различными программами распознавания речи, ее ранние попытки приводили к массе опечаток и ошибок, но сейчас сообщения были почти идеальными. И ответила она так быстро, объяснила Ли, потому что сию минуту узнала новость, которая может меня заинтересовать. Пару лет назад Дональд Олсон попал в неприятную историю, она слышала, что через день-два его должны выпустить из тюрьмы, и он будет благодарен, если найдется местечко, где пожить первые дни на свободе. Если я не против, то могу встретиться с ним за ланчем где-нибудь в Чикаго, и, если он «выдержит испытание», можно предложить ему нашу комнату для гостей. Лично она не против, заверила меня Ли.
Я поблагодарил ее за информацию о старом друге и добавил, если она вправду не против, я, пожалуй, так и сделаю. Как, осмелюсь спросить, она узнала о делах Олсона? И как мне с ним связаться?
«Ты же знаешь, у меня свои каналы, — пришел ответ. — И не стоит ломать голову, как написать Дону. Я так понимаю, он предпочитает самостоятельно входить в контакт с людьми, а не наоборот».
«Тогда буду ждать его сигнала, — написал я. — Как ты? Хорошо проводишь время?»
«Жутко занята, дел по горло, — отвечала она. — Встречи, собрания, встречи. Порой, как говорится, «долго ждешь, да больно бьешь», но у меня в округе Колумбия полно друзей из ассоциации адвокатов, которые вроде бы с готовностью выслушивают мои жалобы. Пожалуйста, дай знать, как пойдет с Доном Олсоном, хорошо?»
В ответ я отпечатал «к., к.» — наше с ней давнишнее сокращение «конечно, конечно».
Последующие пару дней я читал, смотрел фильмы, гулял и ждал звонка. И дождался.
Тоска Гути
Спустя два или три года я узнал все, что должен был, о постигшем моих друзей несчастье там, на лугу агрономического факультета, и собрался приступить к работе над новой книгой, не имеющей к этому никакого отношения. В момент странного внутреннего состояния, когда пробуждаются десятки мелких понятий и представлений, взглядов и идей, я вдруг ощутил перспективу для рассказа. Он лишь косвенно затрагивал основной сюжет истории Мэллона и моих друзей, доставшейся мне в виде фрагментов. Даже в самом начале я знал, что в глубине души никогда не хотел превращать ее либо в откровенный вымысел, либо в этакое «ни то ни се», так называемую «творческую документалистику». Это должен быть рассказ, балансирующий на узкой грани между домыслом и мемуарами и основанный на воспоминаниях Говарда Гути Блая, которыми он поделился со мной, когда жил по соседству в бывшем жалком отеле «Кедр». Там Гути встретил любовь своей жизни, и они вдвоем перебрались в богатый северный пригород. Мы много времени провели вместе, Гути, моя жена и я, и мы с ним вдвоем вели сокровенные разговоры, и он рассказал мне, что случилось 15 октября, перед великим событием — в день «репетиции».
Лишь с немногими незначительными изменениями, думал я, мне удалось вытянуть кое-что интересное из странной, мутной истории. Истории о подготовке к чему-то недосягаемому. В кои-то веки идея работы с педантичной правдой Купера будоражила меня, и я отложил новый роман и три недели посвятил написанию текста, который назвал «Тоска Тути». Тути — это, разумеется, Гути, Спенсер Мэллон — Декстер Фэллон, Кроха Олсон — Том Нельсон, и все в таком духе… Когда я закончил работу, она показалась мне очень даже неплохой, но я понятия не имел, что делать с ней. Я отправил ее прикрепленным файлом Дэвиду Гарсону, но он ни словом не отозвался: я решил, он просто из вежливости не хочет меня расстраивать. Единственной альтернативой было ее исчезновение в киберпространстве. Так или иначе, возможность публикации в «Нью-Йоркере», похоже, растаяла. Вскоре я убрал с рабочего стола папку с этим материалом в директорию «Рассказы» и почти забыл о ней.