Зло в чистом виде уже давно поселилось в бункере. Несколько лет назад оно тихо прокралось за надежные стены, которые не смогло взять штурмом ни мутировавшее зверье, ни озверевшие банды. Проникло и затаилось, осматриваясь, выбирая будущих жертв. А потом принялось за черное дело…
Вот поэтому Фи и решила уйти – из-за странной роковой болезни, которая может поразить любого в самый неожиданный момент, но чаще поражала детей. Новые давно уже не рождались, а те, что были, умирали. Один за другим. В убежище имелся врач, но знания Костолома оказались бессильны. От болезни не было спасения, и исход был всегда один – мучительная смерть. Любого, кто заболевал, на кого падало лишь подозрение, что в самом деле подхватил «заразу», а не обычную простуду, помещали в отдельное помещение на карантин. И как только диагноз подтверждался… Едва увидев, насколько нечеловечески жутко искажался облик зараженного, Робинзон без малейших колебаний ввел новое правило – инфицированный уничтожался, родственники к похоронам не допускались. От трупа избавлялась команда из проверенных людей, умеющих держать язык за зубами – выносили и оставляли на поверхности. «Лишняя паника в убежище ни к чему хорошему не приведет», расчетливо и дальновидно решил глава Убежища.
Конечно, такие изменения происходили не со всеми зараженными, нередко дети просто умирали, измученные «заразой», но оставаясь самими собой. Да только исключений из утвержденного раз и навсегда правила уже не было. Именно эту тайну затворники старались сохранить всеми силами – болезнь, которая медленно, но верно пожирала людей год за годом. Именно по этой причине и контакты с миром сведены к минимуму – Храмовой, обладая маниакальной подозрительностью, опасался, что если о них станет известно, как о носителях болезни, то их уничтожат другие, хотя бы из инстинкта самосохранения. И неважно, кто будет их палачом – бродяги или люди из метро.
Глядя на этого обреченного пацана, Грешник впервые в жизни почувствовал, что убийствами сыт по горло. Бог не дал Полякову сына, и мальчишка Храмового всегда был ему симпатичен – немало рассказов о прежней жизни Андрюшка услышал от обычно неразговорчивого начальника охраны убежища. Чувствуя расположение, и пацаненок тянулся к Полякову не меньше, чем к отцу…
Так вот почему он ни разу не видел пацана за последнюю неделю, заходя к шефу, запоздало осенило Полякова. Как же несправедливо… Несправедливо, что этим ребенком, как и другими, придется заняться именно ему, Грешнику. Недаром же отсутствует его мать. Робинзон, готовясь к визиту палача, предусмотрительно услал сестру с глаз долой. Женщина, наверное, сидит у подруг. А те, небось, сочувствуя лишь для виду, втайне злорадствуют, что и семью Самого тоже не миновала страшная участь. Нет, скорее всего Анастасия, или Настя-Язва, как ее называли за глаза гораздо чаще из-за желчной натуры, способной любому испортить настроение парой неприятных и весьма умело подобранных слов, сейчас торчит в оружейке. Она ведь помешана на огнестреле. Хозяйственных хлопот у нее нет и никогда не было, даже в квартире убирают и наводят порядок приходящие бабы. Так что Язва наверняка прямо в данную минуту с маниакальным усердием разбирает и чистит автомат, и лучше ей дорогу сейчас не переходить, чтобы не схлопотать очередь в живот. Эти Храмовые – та еще семейка.
– «Зараза»? – угрюмо уточнил Грешник, не глядя на Робинзона. – Точно «зараза»?
– Да, – резким, сухим голосом ответил отец мальчишки. – И вот что ты сделаешь…
– Сделаю аккуратно, ты меня знаешь. – Поляков выудил из кармана куртки проверенную временем удавку из черного синтетического шнура.
– Убери! – Робинзон вдруг пришел в ярость, его глаза налились кровью, губы раздвинул звериный оскал. Казалось, еще чуть-чуть, и он вцепится начальнику охраны прямо в глотку, вырвет зубами кадык. – Убери, пока я тебя самого не пристрелил, урод!
Шнур так же быстро, как и появился, исчез.
– Выйдем, – сквозь зубы процедил Храмовой, после чего бесцеремонно вытолкнул Грешника из спальни и плотно затворил дверь. Возле стола он с недюжинной силой вцепился в плечо начальника охраны, развернул его к себе лицом, уставился в глаза тяжелым немигающим взглядом.
– Вот что, Серёга… Думаю, как отец отца, да и как мужик мужика, ты меня поймешь… Как думаешь, сумеешь догнать бродяг?
Поляков удивленно вздернул брови, спокойно выдерживая взгляд «вечного» начальника. Дошло, что Храмовой задумал. Тот устанавливал правила проживания в убежище, он же их и нарушал, когда это ему было необходимо. Вот так оно и бывает. С чужими детьми он не колебался, а собственного сына пускать под петлю не захотел. Все познается в сравнении, да, Робинзон? Однако, это действительно к лучшему. Вот и оказия появилась – выбраться из убежища без стрельбы.