Я выписался из больницы в феврале, не излеченный от моей болезни, но защищенный от мирских искушений. Уходя, я хотел поцеловать руку нашей доброй матери, которая, не читая мне проповедей, указала мне путь к Кресту, но меня удержало чувство благоговения перед тем, что не должно быть осквернено.
2
СВЯТОЙ ЛЮДОВИК ЗНАКОМИТ МЕНЯ С ХИМИКОМ ОРФИЛОЙ
Я продолжал свои химические исследования в течение зимы в скромно обставленном доме, мною арендованном. Я проводил там весь день, но по вечерам отправлялся ужинать в кафе, где художники различных национальностей сформировали свой клуб. После ужина я обычно посещал семейство, чей дом я когда-то оставил в припадке пуританства. Их дом был местом встреч ху-дожников-анархистов, и я чувствовал, что мне придется вытерпеть здесь всё, что я предпочел бы не видеть и не слышать: раскованные и легкие манеры, свободная мораль, преднамеренная безбожность. Они были талантливы и бесконечно остроумны. Но только один из них был гением, дикарем, который с тех пор сделал себе громкое имя.
Тем не менее это был семейный круг. Они любили меня, и я был в долгу перед ними, так что я закрывал глаза и затыкал уши, стараясь не обращать внимания на их небольшие личные дела, которые не были моей заботой.
Если бы я избегал этих людей из-за необоснованной гордыни, мое наказание было бы логично, но поскольку моя отчужденность явилась результатом моих усилий очистить мою индивидуальность и очистить мой дух с помощью раздумий в одиночестве, мне трудно понять действия провидения в этом вопросе. Я по своей природе гибок и готов с охотой приспосабливаться к окружающим из чистой любезности и опасения показаться неблагодарным. Поскольку я был исключен из более высокого общества из-за моей жалкой и скандальной бедности, я был благодарен этим людям за прибежище в долгие зимние вечера, хотя чересчур свободный тон их бесед задевал меня за живое.
После того, как мне открылось, что невидимая рука руководила моими шагами, когда я шел по моей суровой дороге, я больше не чувствовал себя одиноким. Я держал под строгим контролем свои действия и слова, хотя иногда терпел в этом неудачу. Но стоило мне согрешить, как я немедленно попадался, и назначенное наказание было настолько пунктуальным и так точно подходило для преступления, что не оставалось места для сомнений относительно вмешательства силы, которая карала, чтобы преобразовать.
Я чувствовал, что лично знаком с этой неизвестной силой, я говорил с ним, я благодарил его, я просил его совета. Иногда я воображал, что он — мой слуга, двойник Сократовского демона, и сознание того, что я могу рассчитывать на его помощь, восстанавливало во мне энергию и чувства уверенности, побуждавшие меня к поступкам, на которые я раньше не считал себя способным.
Рассматриваемый обществом как банкрот, я был рожден снова в другом мире, где никто не мог пройти моим путем. Вещи, которые раньше были лишены Для меня всякого значения, теперь привлекали мое внимание. Ночные сновидения приняли облик пророчеств. Я думал о себе как об одном из мертвых, переправляя свою жизнь в другую сферу.
Я уже продемонстрировал присутствие углерода в сере. Следуя методу аналогий, я предположил, что в сере содержатся также водород и кислород, но это мне ещё предстояло доказать. Я потратил два месяца на вычисления и изучение проблемы, но у меня не было аппаратуры, чтобы выполнить эксперименты. Друг посоветовал мне обратиться в научно-исследовательскую лабораторию Сорбонны, в которую иностранцам был разрешен доступ. Но я был слишком робок и слишком боялся толпы, чтобы осмелиться на такой шаг, так что моя работа встала, и последовал краткий период отдыха. Однажды, прекрасным весенним утром я встал в хорошем настроении, прошелся по улице де ля
Гранде-Шомье и до улицы де Флёр, ведущей в Люксембургские Сады. Красивая улица лежала передо мной, совершенно тихая, с широкой аллеей каштанов, ярко-зеленой и прямой, как трек. Столб Давида виднелся подобно финишной отметке в дальнем конце. На расстоянии купол Пантеона возвышался над всем остальным, а золотой крест, которым он увенчан, почти скрывался в облаках. Я остановился, очарованный этим символическим видом, а когда наконец опустил свой взгляд, увидел вывеску красильни направо от меня, на улице Флёр. Ха! Здесь я увидел кое-что бесспорно реальное. На окне мастерской были нарисованы мои собственные инициалы, A.S., расположенные на серебристо-белом облаке и окруженные радугой. Omen accipio51. Слова Книги Бытия вошли в мой разум: «Я помещаю свою радугу в облаке, и это должно быть знаком согласия между мною и землей». Я больше не шагал по земле, я плыл по воздуху и летящими шагами вошел в сады, где в это раннее утро не было ни души. Всё принадлежало одному мне. Розарий был моим. Я распознавал своих друзей в бордюрах, гирляндах, вербенах, и бегониях.