Восторженное отношение Шелли к Барруэлю выросло из его увлечения тайными обществами — сохранился большой отрывок из написанной им истории об ассассинах — и он наверняка был заинтригован такими пассажами:
«Название „иллюминаты", которое секта… выбрала для себя, имеет древнюю историю, записанную в анналах разрушительной Софистики. Это название вначале приняли Мани и его последователи, gloriantur Manichaei se de caselo illiminatos. Первые розенкрейцеры, которые появились в Германии, также называли себя „иллюминис*»…
Позднее Жерар де Нерваль и Фернандо Пессоа и другие романтики тоже рисовали семейное древо этого оккультного общества, и до сих пор мистическая генеалогия остается стандартным тропом в популярных книгах этого жанра.
Шедевр Барруэля нельзя назвать сухим, основанным на фактах отчетом:
«В ранний период Французской Революции появилась секта, члены которой называли себя якобинцами. Они учили, что все люди равны и свободны! Во имя этого равенства и разрушительной свободы они попрали алтарь и трон, они подстрекали все нации к бунту, они хотели ввергнуть народы в ужасы анархии… Откуда появились эти люди? Они возникли, казалось, из недр земли и начали осуществлять свои планы и проекты, свои доктрины и угрозы, свои методы и жестокие решения. Откуда, я спрашиваю, появилась эта разрушительная секта? Откуда эта стая знатоков, эти системы, эта яростная ненависть к алтарю и трону, ко всем общественным институтам — и гражданским, и религиозным, — к которым наши предки питали такое уважение?»
Ответ на вопросы Барруэля можно найти, заглянув в глубины масонства. Мы видели, что масонство вмещало в себя некоторые элементы радикальной политики, или, точнее, некоторые масоны были высоко образованы в социальном и политическом смысле. В годы перед Революцией такие просвещенные интеллектуалы, как Вольтер, д’Алембер, Дидро и Гельвеций (основной источник идей Вейсхаупта) собирались в тайной академии, построенной по образцу масонской ложи. Масонские ложи обеспечивали среду, в которой представители разных социальных групп, аристократы и буржуа, могли встречаться как равные — возможность, которую так ценил безденежный Моцарт. В конце восемнадцатого столетия характерными чертами масонства были высокий интеллектуальный авторитет, свободомыслие и интерес к новым идеям. Членами французской Великой Восточной Ложи Восхода были Вольтер, Бейль, Гельвеций и Дантон. Но масонство en masse не было проводником Революции. Кроме того, к тому времени, когда разразился скандал с иллюминатами, существовали тайные общества, которые имели противоположные цели. В Пруссии, например, масонские розенкрейцеры пытались отделить себя от иллюминатов и радикальной политики этого общества, предостерегали против деизма, который лежал в её основе, и призывали возродить активное сопротивление рационализму, атеизму и идее равноправия. Вейсхаупт был не одинок в своем стремлении использовать масонскую структуру для своих собственных целей. Того же хотели иезуиты, а также последователи Месмера, Сведенборга, Сен-Мартена и других оккультистов; не без их влияния масонство приняло свой мистический облик. Но для обывателей эти различия не имели существенного значения. Скрытая рука масонства была злым гением, стоящим за крахом ancien regime, и зловещие агенты масонов продолжали работать, замышляя дальнейшие преступления.
Барруэль знал, что связь Вейсхаупта с масонством носила сугубо корыстный характер и что мистические атрибуты иллюминатов были своего рода овечьей шкурой, прикрывающей радикальных волков. Но Барруэль, кажется, действительно верил, что, несмотря на множество принципиальных различий, Вейсха-уптовское общество и первоначальные иллюминаты несли с собой одинаковую угрозу:
«Он, вероятно, знал о древних иллюминиз, ибо он принял их имя и разрушительные принципы их страшной системы. Эти идеи были укреплены, без сомнения, его склонностью к сеющим хаос таинствам Манихейства… Но будучи совершенным атеистом, высмеивая любую идею о Боге, он вскоре стал презирать веру вдвойне — древний иллюминизм — и продолжал следовать доктринам Мани только потому, что они угрожали любому правлению и вели ко всеобщей анархии…»
Среди прочих увлекательных, хотя и мало правдоподобных, рассказов Барруэль предлагает своим читателям историю о своем собственном мучительном опыте борьбы с масонским орденом. «В последние двадцать лет, — пишет он, — было сложно, особенно в Париже, встретить человека, который не принадлежал бы к обществу масонов». Барруэль продолжает: