Надо спешить, спешить, что-то там не так, и почему-то там не Зураб, а другой. И вокс почему-то работает только на прием.
…«Я не собираюсь вас уговаривать, не мое это дело», — вон даже как!
Теперь он уже полностью был уверен в своей правоте, он знал, что происходит там, в библиотеке Кривого, и знал, чем кончится. Он полностью доверился интуиции.
Только ветер и пыль окружали его, и страшно было и одиноко, боже мой, боже мой, тебя нет, конечно, но если только ты есть, сделай так, чтобы я на самом деле был прав, дай мне силы перенести все это, и пусть другие тоже поймут меня, ты, да еще Хозяин, хотя нет, он все понимает по своему…
У него болело колено, болело, должно быть, уже часа полтора и не было времени посмотреть, что там такое.
Потом, потом…
Без меня что угодно может случиться… Этот Косматый… они же трусы, трусы, боятся его, все сделают, что он скажет… Проклятые светлые города… отравил людей, отравил… Дернуло меня пойти на охоту…
Рогатая черепаха баноэ, один из немногих дневных хищников, очень питательная и очень опасная, появилась перед Омаром внезапно, точно откуда-то выпрыгнула, а ружье он бросил.
— Не вовремя, ч-черт!
Говорили только Косматый и Молодой, Друзья молчали. Это были личные телохранители Косматого, предписанные уставом Бончарки. Одного из Друзей Виктор знал хорошо — тот славился по всей Бончарке своими силой, глупостью и умением напускать на себя глубокомысленный вид. Второй был более непосредственный. Он не сводил с инспектора ненавидящего взгляда, исподтишка показывал ему свой мослатый кулак и время от времени, не в силах сдержать напор чувств, наклонялся к Косматому и что-то с жаром шептал ему на ухо. Косматый выслушивал его внимательно и с видимым участием, а затем, взвесив все «за» и «против», отрицательно качал головой. Телохранитель в эти моменты заводил глаза к потолку, как бы говоря: «Я умываю руки», — и вглядывался в других, ища поддержки, мол, что ж это делается, а-а?
Молодой все-таки снизошел к объяснению. Теперь он излагал причины выселения с той же готовностью, с которой раньше отказывался от каких бы то ни было объяснений.
— Вы губите местное население! — говорил он, ударяя ладонью по столу в такт своим словам. — Давно доказано, что вмешательство высших цивилизаций в дела туземцев приносит один только вред. Могут произойти самые неожиданные социальные катаклизмы.
— Пеулы — наши друзья. Мы ничего плохого им не делаем. Спросите их, мы хоть одного из них убили?
Виктор видел, что Косматый притворяется, что он ведет какую-то свою игру, но какую — не понимал.
— Ваши друзья, ха-ха! — театрально хохотал Молодой. — Эти ваши друзья обрабатывают ваши поля, охотятся для вас, это скорее ваши рабы! Вы стали рабовладельцем, милейший!
— Пеулы — не рабы. Они помогают нам, мы — им, что плохого?
— Чем? Чем, черт возьми, вы им помогаете? Ситец? Бусы?
— Почему ситец-бусы? Мы их лечим, оружие даем, лопаты, инструмент всякий. Мы много им помогаем.
— Оружие? Да вы хоть соображаете, чем хвастаетесь? Это самое главное обвинение против вас.
Косматый напружинился и мгновенно побагровел.
— Что ты нам указываешь, Лисенок? — зарычал он. — Ты приехал, мы не звали тебя, почему тебя слушать?
От злости Молодой даже привскочил с места.
— Вы из себя монарха-то, державного монарха не стройте! Это не я, это Земля вам указывает, родина наша!
— Наша родина здесь!
— Земля — ваша родина в высшем смысле. Вы люди…
— А-а-а, в высшем смысле! Оставь его себе, свой высший смысл. Мы здесь родились и другой родины не хотим. Почему тебя слушать?
Лицо инспектора пошло красными пятнами, тонкие губы искривились, глаза горели бешенством — вот-вот взорвется. Но сдержался, сжал зубы, с минуту молчал.
— Значит, так, — сказал он наконец с трудом и вполголоса. — Мы выселяем вас потому, что здесь вообще запрещено находиться. Во-вторых, ваша колония ведет себя по отношению к местному населению преступным образом.
— Ай-ай-ай!
Молодой нервно сморгнул и продолжал:
— Ваше вмешательство в естественный ход истории влечет за собой самые гибельные…
— Пеулы живут в сто раз лучше, чем другие. Кому спасибо?