В те две недели они с Дейвом Филлипсом и Дейком Бредфордом, начальником Управления общественных работ, вкалывали как проклятые по десять часов в день, как это бывало каждую весну: вычищали засоренные дренажные трубы, заново клали дерн в тех местах, где вешние воды размыли почву, выравнивали надгробные плиты и памятники, покосившиеся из-за сдвигов грунта. Весной всегда образуется куча дел, больших и помельче, и Могильщик приходил домой смертельно уставшим. Сил хватало только на то, чтобы приготовить себе нехитрый ужин и выпить баночку пива перед тем, как рухнуть в постель. Большая весенняя уборка всегда заканчивалась в один и тот же день: когда Могильщик решал, что постоянная боль в спине все же сведет его с ума.
Июньская чистка была не такой напряженной, но не менее важной. В конце июня в город толпами хлынут отдыхающие, а вместе с ними и прежние жители (и их дети), которые уехали в места более теплые или хлебные, но сохранили недвижимость в городе. Вот от них-то, по скромному мнению Могильщика, и происходил весь геморрой. Кто еще будет биться в истерике, если на водяном колесе на старой лесопильне вдруг отвалится одна лопасть или обрушится могильный камень дядюшки Реджинальда?
Ладно, подумал он. Скоро зима. Этой мыслью он утешал себя в любое время года, включая и самое начало лета, когда зима казалась далекой, как сон.
Старое кладбище — самое большое и самое красивое в городе. Его центральную аллею, почти такую же широкую, как обычная улица, пересекали четыре аллеи поуже. Между ними раскинулись аккуратно подстриженные лужайки. Могильщик проехал мимо первой боковой дорожки, мимо второй, добрался до третьей… и ударил по тормозам.
— Вот дерьмо на лопате! — воскликнул он, заглушая мотор и выбираясь наружу. Прошел по дорожке к развороченной яме в траве, примерно в пятидесяти футах от перекрестка. Бурые комья земли валялись вокруг ямы, как шрапнель вокруг воронки от взрыва. — Опять эти чертовы дети!
Он встал над ямой, уперев большие мозолистые руки в бедра под вылинявшими зелеными рабочими штанами. Раскурочено было изрядно. Чаще всего ему с товарищами приходилось убирать за детишками, которым вдруг взбрело в голову ночью разрыть могилу на кладбище — то ли от балды, то ли спьяну. Обычно это была демонстрация смелости, вроде как посвящение, или обычная дурь подростков, ошалевших от лунного света и решивших немножечко порезвиться. Насколько Могильщику Хольту было известно, никто из них ни разу не выкопал гроб или, упаси Боже, кого-то из платных клиентов — как бы ни нажирались эти мелкие засранцы, их обычно хватало на яму глубиной фута два-три, после чего им надоедала эта игра, и они убирались восвояси. И хотя рытье ям на любом из местных костескладов категорически не приветствовалось (если, конечно, ты не был кем-то вроде Могильщика, а именно человеком, уполномоченным предавать клиентов земле и получавшим за это деньги), порчи от этого было немного. Обычно.
Но этот случай обычным не был.
У ямы не наблюдалось привычных очертаний; просто яма, и все. И уж никак не могила. Могила должна быть аккуратной, с четкими прямыми углами. Яма была глубже тех, на какие обычно хватало пьянчуг и подростков, и глубина казалась неравномерной; ее стенки сходились в подобие конуса, и когда Могильщик понял, на что это похоже, у него по спине пробежал холодок.
Как будто кого-то похоронили здесь заживо, а потом этот кто-то пришел в себя и выкопался из земли голыми руками.
— Ты это брось, — пробормотал он. — Хреновы шуточки. Детишки, мать их.
Ну а кто же еще? В яме не было гроба, и свороченной надгробной плиты рядом не наблюдалось. Что совершенно логично, потому что здесь не было захоронено ничье тело. Ему не требовалось идти в контору, где на стене висела подробная карта кладбища, чтобы в этом убедиться. Этот шестиместный участок принадлежал главе городского управления Дэнфорту Китону по прозвищу Бастер. И заняты здесь были всего два места, где лежали отец и дядя Бастера. Вот они, справа. Надгробия стоят прямо, никто их не трогал.
Была и другая причина, по которой Могильщик так хорошо помнил этот участок. Именно здесь те нью-йоркцы установили фальшивое надгробие, когда делали свой репортаж о Тэде Бомонте. Бомонту с женой в городе принадлежал летний дом. На озере Касл. За домом следил Дейв Филлипс, а сам Могильщик помогал Дейву загудронировать подъездную дорожку — прошлой осенью, когда еще не начался листопад и дел было немного. А потом, этой весной, Бомонт, явно смущаясь, спросил у него, можно ли будет поставить на кладбище фальшивое надгробие, чтобы какой-то фотограф смог сделать «трюковой кадр», как он это назвал.