— Вы правда так думаете?
Зенек загорелся этой идеей и начал внушать себе, что сможет ходить, как другие. Что заменит отца в хозяйстве, что не будет зависеть от сестер. Ежедневно он подолгу гулял, ходил далеко, насколько хватало сил, однажды даже дошел до моста фабричной узкоколейки. Пробирался через глубокие сугробы снега, падал. Пот заливал глаза и противными струйками стекал по спине. Однако Зенек упрямо вставал и брел через снежные завалы, скользил на голом льду и все шел, шел.
Дома заметили его прогулки. Сестры начали издеваться над ним, спрашивали его, ухмыляясь: где это он нашел себе зазнобу? К кому он так упорно ходит? Не иначе как к Зузьке (Зузька, придурковатая старая дева, жила в соседнем имении).
Он терпеливо сносил насмешки, но однажды не сдержался: подошел к Бронке и ударил ее по лицу так, что она отлетела к печке.
— Сука… — выдохнул он из сдавленного спазмой горла.
Набросились на него все, даже мать: заверещали, как сороки, царапали ногтями, били.
— Придурок… хромоногий… кривой… На родную сестру руку поднял…
Он поднялся, держась за стенку, и бросился на кухню. Схватил кочергу:
— Не подходите! — Его черные глаза смотрели так враждебно, что преследователи в растерянности остановились.
— Быстро за отцом! Бегите за отцом! Он, должно быть, окончательно спятил! Его необходимо отвезти в Абрамовице!
Но отец неожиданно для всех встал на сторону сына:
— Хватит! Не троньте его!
А когда одна из сестер попробовала протестовать, крикнул:
— Довольно! Пока что я здесь хозяин! Зенек живет у меня! Если кому-нибудь из вас это не нравится, то марш со двора!
Прошла зима.
Зенек продолжал свои прогулки. Старик, глядя на него, всем сердцем переживал, жалел, что пропадает такой парень. Сестры только шептались по углам. Ни одна из них не отважилась теперь выступить против него. Только мать отчаянно ругалась при каждом удобном случае, и Станкевич порой вынужден был отступить. Однако и она сразу же затихала, когда старика охватывала ярость. В такие минуты он становился опасным, и Зенек старался быть рядом. Он боялся, что старик в минуту гнева сделает что-нибудь такое, что лишит его, Зенека, отцовской опеки. Он упирался своей негнущейся ногой в пол и внимательно следил за всеми движениями отца, чтобы при необходимости вовремя удержать его. Он был достаточно силен для этого.
Снег медленно таял, и Вепш широко разлился. Река пришла к Зенеку, почти к самому его дому. Впрочем, никого это не волновало. Так бывало каждый год. Ежегодно мутная вода подходила к высокому косогору, на котором раскинулась деревенька, и, не причинив никакого зла, постепенно возвращалась в свое русло. Над водами разлившейся реки кружили чайки и кричали, почти как новорожденные дети, внимательно наблюдая за своими гнездами, свитыми на выступавших из воды островках травы и камышей. Деревенские мальчишки плавали тогда по разлившейся реке в корытах, деревянных бадьях и просто на досках, терпеливо высматривали гнезда чаек и разоряли их — просто так, ради развлечения. Когда ребята склонялись над гнездами, над их головами раздавался громкий жалобный писк чаек.
«Они беспомощны, как и я», — думал Хромой, хотя пацаном был заводилой в таких, забавах.
Потом на лугах появились желтые цветы — признак того, что вода спадает и река возвращается в свое русло. Крестьяне внимательно смотрели на луга — единственное деревенское пастбище, — а коровы, чувствуя дыхание весны через открытые двери хлевов, тоскливо мычали.
Он не зашел к Зависьлякам, несмотря на то что дважды падал, искалеченная нога горела, нещадно болела негнущаяся стопа. Таков приказ… Осталось только Вуйтовице… перебраться через железную дорогу — и вот уже первые хаты их деревни, беспорядочно рассыпанные по полю. Как-то он слышал разговор Матеуша со стариком Станкевичем. Они говорили, что, как только кончится война, надо бы Зенеку поступить в школу, приобрести какую-нибудь специальность и переселиться в город. Матеуш умел убеждать, и старик задумчиво крутил ус. Может быть, соглашался с ним? А у Зенека мурашки пробегали по спине. Покинуть все: родной дом, деревню, реку? Здесь все было для него ясно и понятно. А там, в городе?..
Со двора Боровцувов его лениво облаяла собака, — видимо, из сеней, так как лай ее был приглушенным. Он миновал и эту хату. С Янкой Боровцув он учился в одном классе, делал за нее арифметику. Тупая была девчонка, но гордилась, что у нее первой во всем классе начали расти груди. Однажды в седьмом, а может быть, в шестом классе он целовался с ней на железнодорожной насыпи, а потом Зенек угрожал, что если она не пойдет с ним на насыпь, то он не будет помогать ей по арифметике.