Товарищи заметили, что Хенек ходит к Станкевичам, и не упустили случая поиздеваться над застенчивым парнем. Они то сожалели, что Дануся потеряет невинность, то восхищались, что он имеет уже готового ребенка.
Хенек стойко переносил насмешки, но в душе у него что-то надломилось. Бронка нравилась ему, и не только из-за красоты, однако один вид маленькой Хани вызывал у него спазму в горле. Может быть, поэтому он и молчал, когда товарищи насмехались над ним. Несколько раз он намеревался поговорить с Бронкой, спросить, как это произошло, любит ли она еще того, но никак не решался, боялся: Бронка — человек гордый, самолюбивый. Может, лучше возвратиться в город, в казармы? Может, когда он не будет ее видеть, все как-то уладится само собой? После недавнего разговора она больше не возвращалась к этой теме, а он ждал, чтобы она заговорила первая. Идя к ней, он каждый раз надеялся, что вот наконец сегодня что-то выяснится.
Но все оставалось по-прежнему, и он уходил еще более очарованный, но по-прежнему терзаемый противоречивыми чувствами.
Она также ждала первого слова с его стороны. Несколько раз Бронка перехватывала его недоброжелательный взгляд, направленный на Ханю, и временами сама смотрела на дочку со злостью. Ожила ненависть к Весеку. Неужели ее будущее действительно беспросветно? Неужели она должна прожить всю жизнь с кривоногим Тымеком? В такие минуты она мысленно прощалась с Хенеком и давала себе слово, что скажет ему обо всем прямо, ничего не скрывая.
Однако, когда он приходил, Бронку охватывал страх. Она отвечала улыбкой на его робкую улыбку и с волнением следила за его движениями. Ей очень хотелось, чтобы он взял малышку на руки, поговорил с ней, как Зенек, как Тымек…
Снег толстым слоем еще лежал на полях, когда Хенек пришел сообщить, что завтра уезжает. У Бронки перехватило дыхание.
— Если вы позволите, я напишу вам, пани Броня.
— Хорошо. Я ведь уже согласилась.
— Я давно хотел с вами поговорить, но все как-то не получалось…
— Можем и сейчас поговорить. — Бронка сосредоточенно смотрела на шапку, которую он вертел в руке, и ждала, что, может, хоть теперь он скажет что-то такое… что-то такое, от чего мир станет более светлым. — Ну так говорите.
— Теперь уже нет смысла. Я уезжаю. Может, уже никогда не увидимся. Вы выйдете замуж за этого Сороку…
— Вы как-то сказали, что все имеет смысл, а теперь говорите совсем другое. Я не пойду замуж за Сороку.
— Почему? Жизнь есть жизнь. Мы не всегда можем делать то, что хотели бы, порой все получается наоборот. До свидания. — Он подошел к ней, взял ее слегка дрожавшую руку, поднес к губам и поцеловал. — Всего вам доброго, пани Броня.
Он стоял задумчивый, с какой-то болезненной улыбкой, потом вынул из кармана шинели резиновую куклу.
— Отдайте это Хане. Ничего другого подарить, к сожалению, я не в состоянии. Вы знаете, каково в армии. — И он улыбнулся виновато.
Бронка, вертела куклу в руках, кукла под ее пальцами слегка попискивала. Она переводила взгляд с Хенека на куклу и обратно и вдруг схватила его за руку, притянула к себе и крепко поцеловала. Он впился в ее губы. Тело ее обмякло, дыхание стало коротким и прерывистым. Она изо всех сил прижималась к нему, гладила его по кудрявым волосам, потом расплакалась. Тихонько всхлипывая, она жаловалась ему на судьбу.
В комнате заплакала Ханя. Утирая по дороге глаза, Бронка пошла к дочери. Хенек стоял посреди кухни. Ощущение счастья целиком охватило его.
Она принесла малышку, еще заспанную, розовую. Хенек подошел, взял Ханю на руки. Он держал ее неумело, осторожно, потом прижал к себе и поцеловал.
На следующий день Бронка стояла вместе со всеми и смотрела, как солдаты грузят на автомашины ящики с боеприпасами, улыбаются людям, машут руками знакомым, поторапливаемые окриками капралов.
Увидела она и Хенека. Он нес в руках большой алюминиевый котел. Хенек улыбнулся Бронке, а она вынула из кармана резиновую куклу и показала ему. Он остановился на минуту и снова улыбнулся. На глазах людей они не осмелились заговорить друг с другом.
Потом Бронка видела сквозь слезы, как автомашины, взбивая пушистый снег, тяжело поднимались в гору, в сторону шоссе. Солдатам махали все, махала и она. Ветер донес обрывок песни:
Потом мелодия потерялась в шуме ветра, утих гул моторов. Люди медленно разошлись по домам.
Возвратившись домой, Бронка пошла в хлев и, прислонившись лбом к стене, долго плакала. Резиновая кукла в ее руках тихо попискивала.