— Да…
Лежа уже в постели, Зенек спросил ее внезапно:
— Не изменяешь мне?
— Что тебе опять взбрело в голову? — Хелька даже приподнялась на локте. — Что ты плетешь?
— Так только спросил. Одна ты в городе, а мало ли тут парней? И вообще, ты изменилась, уже не такая, какой была прежде.
— А какая? Что ты болтаешь?
— Не знаю. Так, нашло на меня что-то. Скоро наша свадьба, все как-нибудь уладится. Сначала поживем у нас в деревне. Квартиры здесь у тебя ведь еще нет?
— Нет, но к вам я не пойду. Хватит с меня деревни!
— А может, я тебе надоел?
С минуту Хелька не отвечала. Он ждал в темноте, затаив дыхание.
— Не пойму я тебя, Зенек! Сам крутил, откладывал свадьбу, а теперь другую песню запел. Что с тобой?
— Я сам не знаю. Но раньше все у нас было как-то проще, правда?
— Успокойся. Я не изменилась. И не изменяю тебе.
— Верю…
После его отъезда Хелька пошла к казармам. Она долго колебалась, прежде чем решилась подойти к часовому, выглядевшему таким грозным и неприступным.
А потом она сидела с Хенеком в клубе и не знала, о чем с ним говорить. Объяснила, что решила навестить его, как знакомого, почти родственника, ведь они с Бронкой не чужие друг другу…
Хенек слушал молча, не прерывая ее. Он видел, что Хелька плетет чепуху. Ну и пусть!
— Я живу недалеко, на улице Венявского, в нескольких шагах отсюда. — Хелька была в полузабытье и чувствовала, как кровь стучит у нее в висках… Она смотрела на его красивый, как у девушки, рот, на светлые волосы. — Когда получите увольнительную, то, пожалуйста, заходите… Ведь мы почти родные. Посидим, найдется что-нибудь выпить.
— Я не хожу в увольнение.
— Почему? Ведь Люблин красивый город. И девушки здесь красивые.
— Меня девушки не интересуют.
— Вот как? — Хелька поднялась и встала рядом с ним. Она чувствовала, что поступает глупо, но уже не владела собой. Хенек взглянул на нее удивленно. — Вас не интересуют девушки? Такой парень — и хочет жить без женщины?
— Этого я не сказал.
— Что ты, дитя, знаешь о женщинах? Что ты знаешь? Ты имел уже какую-нибудь в своей жизни? — Бессознательно Хелька гладила его по волосам, и он не отталкивал ее руку, ему было даже приятно. — Приходи ко мне… — Она снизила голос до шепота: — Приходи, не пожалеешь…
Туман застилал ей глаза, кровь в висках застучала еще сильнее. Хелька чувствовала, что еще мгновение — и она бросится к нему на шею, начнет целовать.
Хенек встал.
— Я должен идти. Сейчас начнутся занятия, — сказал он хриплым голосом, прерывисто дыша, глядя на ее высокую вздымающуюся грудь. Хелька перехватила его взгляд и напряглась еще сильнее.
— Глупышка, — прошептала она. — Что ты упрямишься? Приходи в воскресенье! — И прижалась к нему. Хенек не сдержался, сильными руками наклонил ее голову и целовал, пока хватило дыхания, потом неожиданно отстранил ее от себя. Он смотрел на нее все еще бессмысленным взглядом, весь красный, с растрепанными волосами. Хелька улыбнулась ему как-то беспомощно. — Придешь? — Она попробовала заглянуть ему в глаза, но он отвел взгляд в сторону.
— Нет.
— Почему?
— А Зенек?
Улыбка исчезла с ее лица, сменилась неприятной гримасой.
— Какое тебе до него дело?
— Ты поступаешь… мы поступили по отношению к нему нечестно.
— Не думай об этом.
— Не могу. Он несчастен.
— Глупый ты!
— Может быть… но не приходи ко мне больше. Я тоже к тебе не приду. Я люблю Бронку! — вырвалось у него совсем неожиданно.
— Глупый ты! — повторила она. — Разве Бронка лучше меня? С прижитым ребенком…
— Это тебя не касается… Ну иди, у нас сейчас занятия. — Как бы в подтверждение его слов на плацу заиграла труба. — Слышишь? Иди же! — И он подтолкнул ее к дверям. Она стояла не шевелясь, ошеломленно глядя на него.
— Я не нравлюсь тебе?
— Не будем об этом говорить. Нет смысла. — Хенек козырнул и вышел, стуча подкованными ботинками.
Какое-то время Хелька стояла посреди комнаты, разъяренная и униженная. Когда она проходила через ворота, ей казалось, что солдаты смотрят на нее насмешливо и с состраданием. Дома она бросилась на кровать и долго плакала.
Ранней весной вновь зашевелились банды. Под Хрубешувом, как рассказывали, они задержали целый поезд, ограбили пассажиров, а милиционеров, офицеров и членов ППР расстреляли под насыпью. Люди, впрочем, говорили, что это сделали оуновцы[16], а не поляки.
Зенек снова принялся чистить автомат. С Хелькой все было кончено. Получив известие от Хенека, он поехал в Люблин. Не кричал. Не ругался. Стоял поникший, постаревший на десять лет посреди комнаты и спокойно говорил ей, что о ней думает. Сказал, что не хочет ее жалости, если у нее нет любви. Сам даже удивлялся, что речь течет ровно и складно. Потом вышел не спеша, старательно прикрыв за собой дверь.
16
Члены «УПА» — так называемой «Украинской повстанческой армии», сотрудничавшей с фашистами. —