— Зенек, они уже у Зарыхтов…
— Ну и что из этого?
— Сделай что-нибудь! — Бронка с мольбой смотрела на брата покрасневшими от слез глазами, держа его за рукав рубашки.
Он медленно повернул голову и взглянул на нее:
— А что ты мне посоветуешь?
— Не знаю…
Бронеку Боровцу не сиделось на месте. Он вставал, беспокойно смотрел в окно, ходил по избе и снова садился, смотрел на беременную жену, у которой все валилось из рук. Потом вышел в сени, на улицу, посмотрел на дорогу и вернулся в избу.
Может, пойти туда? Но чем он поможет Зенеку, если найдут оружие. Бронек курил одну самокрутку за другой.
Зенек не слушал ничьих советов… Теперь все получат по заслугам. Похоже на то, что солдаты не скоро отсюда уйдут. Прочесывают основательно. Выгребают все… Почему же он не слушал? Ведь была амнистия, ничего бы ему не сделали. А теперь…
Хелька подошла к дверям, начала прислушиваться. Часовой с кем-то разговаривал, однако разобрать слов не удавалось. Она услыхала только громко произнесенное «Так точно!».
Постучала кулаком в дверь, минуту подождала и снова постучала.
— Что нужно? — услыхала она наконец.
— Я хотела вас кое о чем спросить. Откройте.
— Что вы хотите? — Солдат говорил спокойно, не повышая голоса.
— Не могу же я кричать через дверь. Откройте.
— Зачем? Я хорошо вас слышу. Спрашивайте.
— Откройте!
— Нельзя. Таков приказ!
Опять приказ! Как легко всегда прикрываться приказом! Почему у нее нет такого права? Зенек тоже часто ссылался на приказ: этого нельзя — приказ. Это необходимо сделать — приказ. Почему никто не приказал ему сдать это идиотское оружие и начать жить по-человечески.
— Скажите мне: что там происходит, в деревне? — с мольбой прошептала Хелька, почти прикасаясь губами к неотесанным доскам дверей.
— Не знаю. Отсюда не видно! — весело ответил солдат и почему-то прыснул со смеху.
— У вас там, в деревне, есть кто-нибудь? — спросила с сочувствием сидевшая рядом женщина.
— Жених.
— Много солдат пришло в деревню, голубушка. Наверное, оружие ищут.
— Что?!
— Я говорю, оружие.
Хелька закрыла лицо ладонями.
— А здесь, миленькая, — продолжала женщина, — не так давно застрелили какого-то парня. Он пахал в поле…
— Вы не знаете, как его звали? — спросила Хелька, у которой перед глазами встал Бронек Боровец.
— Не знаю. Молодой. В партизанах был и в армии.
Хелька уже не слушала.
— Перестань реветь! — Зенек тяжело встал с лавки, выдвинув вперед покалеченную ногу. — Перестань реветь! Сделаю, как захочу.
Он пошел к сараю. Отец с беспокойством наблюдал за ним, даже поднялся со стула, но тотчас же уселся снова. Зенек шел не спеша, не поднимая головы. Он не взглянул ни на сестру, которая осталась под черемухой, ни на отца, сидевшего у окна.
Двери сарая тихо заскрипели. Этот столь знакомый скрип напомнил ему о тяжелых, но добрых временах, когда он, партизан, пробирался сюда, скрываясь от любопытных взглядов, за автоматом или приходил почистить оружие.
Нащупав в полумраке холодную сталь автомата, Зенек на какой-то миг заколебался, потом решительно вынул оружие из тайника и повесил на плечо. Вытащил и пистолет — парабеллум, который подарила ему Хелька.
Он вновь заколебался. «Ради тебя я ничего не побоюсь», — вспомнил он слова, когда-то сказанные Хелькой. Что с ней сейчас? Правильно ли он тогда поступил? Собственно, ничего страшного не произошло. Должен ли один ее глупый поступок перечеркнуть все то, что их до сих пор связывало?
Засунув пистолет в карман и достав патроны из тайника, Зенек высыпал их в карман штанов и тщательно ощупал тайник: ничего не осталось. Он направился к дверям. Солнечный свет на миг ослепил его, и он остановился, словно заколебавшись, но тут же пошел дальше через двор.
Путь ему преградила Бронка:
— Зенек, опомнись! Не делай глупостей!
— Это не глупости! Для меня это не глупости, понимаешь?!
— Что ты хочешь делать?
— То, что должен был сделать давно…
Бронка смотрела на него, ничего не понимая, потом приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Оглянулась беспомощно на отца. Тот неподвижно сидел у окна, уставившись на сына тяжелым взглядом.
Зенек подошел к отцу:
— Не сердитесь на меня, отец! Больше я не буду делать глупостей. Тоже хочу жить как человек. До свидания!
Он отвернулся и быстро заковылял к калитке. Старик не пошевелился, не произнес ни слова. Бронка плакала, закрыв лицо руками.