Пламя гаснет. Она все еще жива, огонь ее не тронул. Ропот и страх толпы. Они снова поджигают вязанки каштановых веток. Во второй раз появляется дым, а огня нет. Сестры! О эти сестры!
Три раза поджигают хворост. Он тлеет, над ним извиваются толстые, едкие змеи дыма, но огня нет. Три раза. Сестры знают, что делают, укладывая поверх остальных вязанок сладкий каштан, — он не будет гореть! «А каштан — чадит едва» — кому лучше всего известны тайны деревьев? Сестры вызволили меня из западни! Сестры спасли меня от огня! Придите же ко мне, и я передам вам цепь! Из-за белладонны я чувствую, что устала от этого мира, и ради вас, только ради вас я готова. Придите же те из вас, кто девствен, и дайте мне запечатлеть на ваших губах колыбельную смерти и ухода! В дыму и смерти я пою песню!
Аннис! Мэгги!
Но они не могут подойти ближе, ведь тогда они выдадут себя, эти сестры. Однако худшее еще впереди. Она теряет сознание, ее отвязывают от столба, причем многие теперь боятся к ней прикоснуться. Они думают — что за трюки? Что за плутовство? Что за сделка с демонами?
Седовласый священник. Он приближается: колокол и книга. У него дрожит голос. Да будет так. Если она настолько противится смерти, похороните ее заживо. Говорят, что она может проклясть? Так отсеките ей руку и ногу, чтобы она ни на кого не могла направить свое проклятие! Говорят, что она передает волшебные слова себе подобным? Так наденьте на нее уздечку, чтобы лишить ее дара речи. Говорят, что она способна летать. Так похороните ее, и тогда даже крылья не смогут ей помочь! И сохраняйте ей жизнь, чтобы она умерла заживо! Сделайте это во имя Господа!
И они отсекают ей руки и ноги и прижигают окровавленные обрубки каленым железом. Они надевают уздечку ей на голову, и острый шип пронзает ее язык. Они втискивают ее в маленький ящик и закапывают, оставив трубку, куда поступают вода и воздух, чтобы продлить ее мучения на много дней и ночей.
А ночью приходят храбрые сестры и нашептывают ей слова, хотя она не может им ответить, и впрыскивают ей в рот эликсиры, чтобы облегчить ее страдания. И они закапывают в землю лунные пластины и кинжалы и просят, чтобы Геката вмешалась и уберегла ее сердце от ненависти. Но снадобья и мучения сбивают ее с толку, сводят с ума, и вот однажды ночью приходит одна из них, сестра. Сестра шепчет ей, шепчет странные слова в самый черный для нее час, редкие слова в самую мрачную ночь ее страданий.
— Я пришла к тебе, — изрекает голос. — Я Мэгги, и я избавлю тебя от уздечки времени.
Мэгги очнулась внутри веревочного круга в объятиях Эша. Она дрожала и плакала. Эш закутал ее в свою белую рубашку.
— Я была там, Эш, — рыдала она, — я все видела.
— Ты вернулась. Ты жива. Все хорошо.
Эш очнулся чуть раньше, чем Мэгги. Придя в себя, он понял, что Мэгги все еще без сознания, но плачет. Возможно, она спала, но даже в бессознательном состоянии ее сотрясали глубокие, горестные рыдания. Он попытался привести ее в чувство. Потом нашел, во что ее закутать, снова вступил в круг и стал баюкать ее в объятиях, пока она не пришла в себя. Он заставил ее выпить немного воды.
— Я смотрела. Я видела все. И в то же время я была Аннис. Я была и Мэгги, и Аннис одновременно.
— Выпей это.
— Она была одной из тех, кто невинен, Эш. Они изменили ее. Я знаю, чего она хочет. Они сделали ей больно — ох, до чего же больно!
Мэгги всхлипывала в объятиях Эша. Те вещи, которых он не мог видеть, разрывали ее сердце.
— Ты видел это? Видел?
Но Эш этого не видел. Его оставили ждать в том сером пространстве, в загадочном коридоре между видением и пониманием, память о котором уже поблекла. Все, что видела Мэгги, было не для его глаз. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как верить ее словам.
— Я поняла, Эш. Все мы, каждый из нас скован уздечкой — тем, что делает с нами жизнь. Ты. Я. Алекс. Эми и маленький Сэм. Все мы, Эш. И все мы ждем, чтобы нас избавили от уздечки. И это больно. Это больно.
Эш обнимал ее, пока рыдания не утихли.
46
Мэгги всем объявила, что ей нужно и кто ей нужен. Призвали Де Санга, а Эша отправили с поручением. Мэгги попросила Алекса быть рядом. Она хотела, чтобы он тоже был в курсе.
Лихорадочное ощущение значимости, пробудившееся в Мэгги, подсказало Де Сангу, что произошло нечто важное, но, выполняя то, о чем его попросили, он оставил подозрения при себе. Он сомневался, что может еще что-то сделать для Мэгги; кроме того, его страшно испугал опыт со сверхъестественным воплем Аннис.