Он взял новый кусок ленты, обмотал его конец вокруг одного из колышек, а другой конец протянул по диаметру круга ко второму колышку. Оттуда — снова по диаметру круга к другой отметке, смежной с тем колышком, с которого Ричард начал. Таким образом, получились две стороны большего треугольника, но вместо того, чтобы завершить треугольник, Ричард снова пересек круг и отметил на нем четвертую точку, потом пятую, а потом вернулся к первому колышку.
Сделанные им отметки образовали пятиконечную звезду.
Хорошая получилась игра.
— А что если вы оба правы? — спросил Алекс, взяв ленту из рук Ричарда.
Он воткнул по короткому колышку между каждой из точек, где были найдены кинжалы, а потом отмотал еще кусок ленты, чтобы заключить пятиконечную звезду в круг. Теперь перед ними была классическая пентаграмма.
— Думаю, нам лучше какое-то время об этом не распространяться, — сказал Алекс, — Мы же не хотим, чтобы люди воображали себе всякие глупости.
Все глубокомысленно закивали. Никто не хотел, чтобы люди воображали себе всякие глупости.
Но Алекс обнаружил, что ему и самому трудно выкинуть глупости из головы. Он думал о Мэгги, о том, откуда она знала, где ему копать. Он все еще был уверен, что можно обнаружить нечто в любом месте этого участка, но необычный характер их открытия усложнял ситуацию. Алекс не мог этого больше отрицать.
Он пытался связать их открытие с другими вещами, касавшимися поведения Мэгги в последнее время. Он прочитал значительную часть дневника, чтобы составить некоторое представление о его содержании. Теперь можно было не удивляться найденной вместе с дневником странной коллекции предметов и не строить догадок о новой сфере интересов Мэгги. Если у нее не было любовника (Алекс все-таки пришел к выводу, что прежде ошибался и что, наверное, любовника у нее не было), тогда чем же она занималась в те недобрые ночные часы?
Впервые Алекс почувствовал мучительный страх за своих детей. Впервые он задумался о психической уравновешенности их матери. Ведь глупости так и не шли у него из головы.
Мэгги неплохо проводила время. Ей приходилось повышать голос, чтобы перекричать музыку, и хлестать мутную смесь светлого пива с соком черной смородины — с этим напитком ее познакомила Кейт. В «Семи звездах» не было сидячих мест. Ядреный блюз на максимальной громкости и душный запах потных тел, клубы сигаретного дыма и нетрезвая болтовня в промежутках между сдуванием пены. Кейт и Мэгги были прижаты к барной стойке двумя юнцами в черной коже.
— Что он сказал? — крикнула Мэгги в ухо Кейт.
— Спрашивает, не хотим ли мы выпить.
— Не знаю. А ты как думаешь?
Оба юнца держали по пинте пива в одной руке и по мотоциклетному шлему в другой. Кейт поманила одного из них и крикнула ему в ухо:
— Два светлых и темное, но на трах не рассчитывайте.
От светлого пива у Мэгги защекотало в носу. Парень
глупо ухмыльнулся и послушно поплелся к бармену. Бесшабашность и молодость Кейт будто передались и Мэгги. Кейт одолжила Мэгги кожаную куртку, сказав, что у той слишком чопорный вид для того места, куда они идут. Мэгги многому училась у Кейт. К примеру, она узнала, что мужикам нравится, когда над ними издеваются.
— Спасибо. А теперь давай топай к своей «ламбретте», — небрежно бросила Кейт парню, протянувшему ей стакан красного пива.
— Так у меня ж не «ламбретта». У меня «нортон».
— О, это совсем другое дело. Значит, ты парень с «нортоном».
— «Нортон»? — переспросила Мэгги. — А разве у него не двухтактный двигатель?
— Слышь, Дерек! Она типа думает, что у «нортона» двухтактный двигатель.
— Да, ребята, классный базар. Я готова трендеть о мотиках всю ночь.
— Слышь, ты че, издеваешься?
— Давай топай к своей «ламбретте».
Еще несколько стаканов красного пива, и Мэгги и Кейт уже сидели на задних сиденьях мотоциклов, мчавшихся сквозь ледяную ноябрьскую ночь. По настоянию Мэгги неслись они к Уигстон-Хит. Мэгги сидела в седле мотоцикла, летевшего первым. Мчались они не по шоссе, а по грунтовке среди полей, и Мэгги обнимала мотоциклиста от страха и возбуждения, а вовсе не потому, что ей хотелось близости.
В дороге легко было продрогнуть, окоченеть. Но Мэгги ликовала, плотно закутавшись в позаимствованную у Кейт кожаную куртку. Езда была шумной, почти оглушающей; Мэгги наслаждалась громким, гортанным рыком «нортона», когда ездок переключал передачи, и порывами ветра, хлеставшими ее по лицу. Ее руки сцепились на талии незнакомца, контролировавшего машину, а бедра сжались вокруг вибрирующего седла. Она хотела мотоцикл!