Картон разжевался на удивление легко. «Бракоделы», — удовлетворенно подумал Николай Петрович и откусил еще. Язык слегка пощипывало — видимо, от клея.
— Мне через три остановки выходить, — сообщил Николай Петрович соседке. — На работу еду. А вы? — Привычным движением он отхватил еще кусочек.
— Я? — Соседка мило смутилась, оказавшись слегка увядшей, но еще очень даже блондинкой. — Мне тут по делам…
— А как насчет чашечки кофе? — Николай Петрович стал напорист и смел. Он не отводил взгляда от соседкиной груди, которая явно просматривалась под расстегнутой курткой. Грудь увеличивалась на глазах и уже лезла из выреза двумя соблазнительными полушариями.
— Что вы, мужчина… — польщенно замурлыкала соседка, но тут троллейбус свернул на эстакаду, его резко качнуло, и Николай Петрович почувствовал, что происходит опасное. Ненадежный транспорт завис над пропастью, всего одним колесом удерживаясь на дорожном полотне. Усики его, оторвавшись от электрической паутины, беспомощно разошлись в разные стороны, раскачиваясь и пугая стервятников.
— За добычей прилетели, — сказал Николай Петрович, на всякий случай впиваясь ногтями в сиденье.
— Почему сразу — за добычей? — обиделась соседка. — На заработки…
Но Николай Петрович уже потерял интерес к намечавшейся интрижке. С ужасом он следил, как троллейбус карабкался вверх по накренившейся эстакаде.
— Выбрались! — наконец с облегчением выдохнул он, обнаруживая на месте соседки толстого деда в нечистом пиджаке поверх такого же нечистого свитера.
— Теперь за воду подымют, — невпопад сказал дед.
Стараясь не дышать со стороны старика, Николай Петрович задумался, как можно было «поднять за воду». Имелось ли в виду ее замороженное состояние? Или ароматному деду были известны новые технологии, легко жонглирующие как жидкими, так и газообразными веществами? Хотелось спросить, но Николай Петрович стеснялся.
— Мне через три остановки выходить, — сказал он, чтобы завязать разговор.
— Двести добавили, — загадочно ответил старик.
Новая информация отправила Николая Петровича в продолжительную медитацию. Покусывая билет, он прикидывал и так и этак, зачем и куда можно добавить двести. Но, случайно взглянув в окно, все понял и радостно хлопнул себя по лбу.
— Остановки! Двести остановок мне добавили! То-то мы сейчас по Гоголевскому едем!
Могущество старика вызывало уважение. Так легко изменить маршрут Николая Петровича и заставить троллейбус прокатиться через всю Москву — да, толстый дед был не так прост, как казался. Он и пассажиров высадил: Николай Петрович с удивлением заметил, что в салоне остались только он и бабка в павлово-посадском платке, сидевшая впереди.
Тем временем троллейбус свернул на Пречистенку. Николай Петрович, вяло прикидывая, как же он теперь доберется на работу, проследил взглядом за рафинадовым кубом Белых палат и, покачиваясь, двинулся к бабке уточнить схему движения.
— А где конечная у него, бабуль? — спросил он, наклоняясь к старушке.
Спереди бабка выглядела так же обычно и пестренько, как и со спины. Пожевав бесцветными губами, она неодобрительно запищала:
— Че ж садился, если не знаешь, куда идет?
— Когда садился, он шел куда надо, — резонно оправдался Николай Петрович.
— Значит, и сейчас идет куда надо, — пискляво вредничала старуха.
Николай Петрович молчал, засмотревшись на дом Дениса Давыдова. В детстве он любил представлять, как перед балом усатый гусар встречает гостей на пороге. Зима, морозно, в воздухе кружатся острые снежинки, Давыдов без шубы, лохматый и черноглазый, подает дамам ручку, хохочет, обнимает Пушкина.
— Зря ты поехал, — внезапно сказала старуха человеческим голосом.
От сочувствия и жалости, прозвучавших в этой короткой реплике, у Николая Петровича засосало под ложечкой, и впервые за день он усомнился, что все сделал правильно. Даже почему-то немного испугался происходящего.
«Почему? Почему зря?» — хотел переспросить он, но старухи уже не было. Успела выйти, вот быстрая бабулька! Николай Петрович остался один.
За окном тоже была не Пречистенка, и даже не Большая Пироговская, а какие-то вовсе не знакомые Николаю Петровичу места. Похоже было, что троллейбус попал в Подмосковье или вернулся обратно, проскочил Жукова и уехал в Серебряный Бор — но не сегодняшний, а тот, старый, тихий коттеджный поселок, каким он был в детстве Николая Петровича.
— Нет, Подмосковье. Ни дач, ни заборов, — решил Николай Петрович, понаблюдав за пейзажем. Отчего-то ему стало вдруг одиноко.