– Давайте в машину, у нас есть еще по улыбке на каждого.
И, только когда Санька высунул из окна «копейки» руку с бутылкой вина, я понял, о каких улыбках он говорил. Я осмотрел себя – заправленная в черные брюки рубашка наверняка когда-то была белой. Сейчас на животе красовалось пятно, возможно, даже от вина.
– Ну что ты девушку мочишь? – спросил Петруха из глубины машины.
Санька засмеялся. Я повернулся к девушке. На ней была моя джинсовка. Наверное, я дал ей куртку для тепла. Не знаю – я ни черта не помнил.
– Поехали? – спросил я.
Девушка застенчиво улыбнулась.
– У нас, правда, не «Волга», – попытался пошутить я.
– Но и не велосипед…
Когда она это сказала, я все вспомнил. Почти все… Я вспомнил то, что смог впитать в ту ночь мой захмелевший мозг. Незадолго до смерти парней мы поехали в одну деревеньку под Ачинском. Там у Петрухи двоюродный брательник дочку замуж выдавал. Ну к вечеру все в сопли, а мы, красноярские, крепкие – организм добавки требует. Да эти двое – Санька с Петрухой – по девкам решили прокатиться. Петруха здесь раньше часто бывал, вот и решил, что есть еще порох в пороховницах. Жены-то наши дома остались, с надеждой на благоразумие своих сорокалетних подростков. Насчет меня моя могла быть спокойна, я ж говорю, мне этого добра и дома хватает, да и заразу подхватить боюсь. В общем, ходок из меня еще тот. Поехал я с ними за компанию. Я и с десяток «улыбок» по ноль семь. Наулыбался в ту ночь в дрова. Но когда мы встретили девушку, я еще был, что называется, на ногах. Конечно, память уже начала фильтровать информацию. Имени я ее не мог вспомнить, хоть убей…
Шла она – девица, значит, – по обочине. А тут дождь зарядил как из ведра. Девица идет себе, будто в знойный день, не спешит никуда. В одном сарафанчике цветастом с голыми плечами. Петруха ее приметил и ну сигналить. Я с перепугу и вылил на себя полбутылки.
Говорю ему:
– Хорош тебе, она ведь молоденькая совсем. Не старше твоей племянницы.
А он мне о том, что х** ровесников не ищет, и все в том же духе, придурок. Санька тоже закивал, соглашаясь с ним, я и плюнул, мол, делайте что хотите, только меня в это не впутывайте. Как же, не впутали!
– Да ладно тебе, – успокоил меня Санька. – Сучка не захочет, кобель не вскочит. Поговорим, выпьем и… Ну а если не захочет, до дома подвезем и распрощаемся.
– Я же сказал: делайте, что хотите, – огрызнулся я. – Меня не трогайте.
– Ну че ты как не родной. Ты ж со школы девчонок клеил. У тебя шансов приболтать ее больше, чем у Петрухи, например.
– А чей-то у Петрухи? Чей-то не у тебя? – возмутился Петр.
– Так и у меня… В общем, Семен, выручай.
Я глотнул вина. Подумал и еще раз глотнул.
– Ладно, но если она не согласится…
– …мы ее провожаем до дому, – в унисон произнесли Петруха и Санька.
Что-то мне не понравилось тогда, но я был слишком пьян, чтобы понять, что именно. «Копейка» обогнала девушку и остановилась в паре метров от нее. Но девицу это не смутило – она продолжила медленно идти вперед. Я вылез из машины, прихватил с собой джинсуху и шагнул ей навстречу. Она остановилась и подняла на меня свои зеленые глаза. Глаза, полные слез и боли.
– Вас кто-то обидел? – спросил я первое, что пришло в голову, и, не дождавшись ответа, накинул ей на плечи куртку. И тут она улыбнулась. И наверняка что-то сказала, но я услышал за спиной:
– Сема, ты долго девушку на дожде держать будешь?
– И правда, зачем нам мокнуть? – улыбнулся я девушке.
– Давайте в машину, у нас есть еще по «улыбке» на каждого.
Эти придурки могли испортить любое романтическое знакомство, но девушка, похоже, была настроена залить свои обиды (кто бы ей их ни нанес) дамским вином с цветочно-мускатным ароматом.
– Поехали? – спросил я и увидел в ее еще влажных глазах согласие.
Я понял, что она готова была уехать от своих проблем хоть с чертом.
– У нас, правда, не «Волга».
– Но и не велосипед, – улыбнулась девушка и вытерла слезы.
Дальше началось «тут помню, тут не помню». Мы встали у какого-то прудика, дождь вроде бы закончился – не помню. Мы пили, смеялись, говорили… Встреча давних друзей, елкины. Что случилось потом? Нет, я догадываюсь. Сто из ста, что х** Петрухи ровесников искать не стал, он решил воспользоваться тем, что было. А было, надо признать, то, что надо. Девочка пообсохла, сняла мою курточку. Рыжие шелковистые волосы падали на обнаженные плечи, зеленые игривые глаза манили окунуться в них… Нет, я, конечно, не одобряю, но понять их можно. Они, и не видя ее, почесывали в мудях, а когда заглянули в ее бездонные глаза… плюс алкоголь… не сдержались, мудаки. Ведь знал же, что нельзя им верить, нельзя их оставлять наедине с ней. Но я перебрал так, что в прокуренном салоне машины мне не хватало воздуха. Вышел подышать, спустился к пруду и отключился.
Дальше я ничего не помнил, но моя попутчица сильнее сдавила мое запястье, дернув, подвела к крутому берегу и свободной рукой указала на мужчину, лежащего у воды. Кто это, я понял сразу. То, что я там провалялся, было ясно и без нее. Я не помнил, что произошло здесь, в машине. Девушка развернула меня к «копейке», стоящей в паре метров от нас. Внутри играла музыка (кажется, Сташевский), смеялась девушка. И вдруг все стихло. Нет, Сташевский все еще фальшивил, но резко оборвавшийся смех говорил только об одном – в машине что-то произошло. И это что-то никоим разом не было связано с выбранной композицией на новой магнитоле ТЕС. Я дернулся, но попутчица удержала меня. Она двумя пальцами коснулась глаз, а потом показала на машину. Мол, смотри. И я смотрел.
Не было ни криков, ни воплей (если не считать Сташевского), не было чего-то похожего на изнасилование. Просто жуткая ночь под злободневную песню «Любовь здесь больше не живет». И вдруг крик:
– Ах ты, сука!
И хлопок. Будто в ладоши кто ударил.
– Держи ее!
Дверь с хрустом открылась, стекло дождем высыпалось на траву. Девушка, раня руки, выползла из машины. Она почему-то была в моей куртке. Когда девушка поднялась в полный рост, я увидел у нее в руках нож. Небольшой выкидной с какой-то бредовой картинкой на черных пластмассовых щечках, туристический. Я всегда его брал с собой. Вот и в ту ночь он оказался в кармане куртки.
– Не подходите! – взвизгнула девушка.
Я посмотрел на ту девицу, из прошлого, а потом на эту, что пришла напомнить о себе. Мне стало жутко. Я все еще не помнил, как ее зовут, но я знал, что девушки… Той, с ножом, сейчас не станет, а этой, что так крепко держит меня за руку, уже нет в живых.
– Не трогайте ее! – крикнул я и вырвался из хватки попутчицы.
Они не остановились, они просто не услышали меня. Петруха озверел. Санька вывалился из машины вслед за Петрухой. Он матерился, что тот сапожник. Я их, надо признать, такими видел впервые. Словно два хищника, они загнали добычу и собирались…
– Не подходите! – вскрикнула девушка. – Я убью себя. – Она приставила клинок к груди и надавила на рукоятку с такой силой, что джинсовая ткань не выдержала и разошлась.
Я дернулся в сторону девушки и каким-то образом оказался у нее за спиной. Попутчица что-то крикнула мне, я ей ответил, мол, это надо остановить, но озверевшие друзья нас не видели и не слышали. Их целью была девушка с ножом. И тут произошло то же, что и за год до этого. Только тогда я пьяный спал у воды, а теперь, выходит, и поучаствовал. Девушка как будто испугалась чего-то за спиной и вдавила нож в грудь. Ее ноги подкосились, и она осела на землю.
– Черт! – взвизгнул Санька. – Петруха, что это?!
– А ты что, не видишь?! – заорал на него Петька. – Эта дура себя зарезала!
– Она что, чокнутая?!
– Какая теперь разница?
Петруха подошел к девушке и присел рядом. Ее рука все еще сжимала рукоятку туристического ножа. Петр разжал ее пальцы и посмотрел на черную ручку.
– Слушай, а чей это нож?
– Ну ты и придурок! Какая разница, чей это нож? – Санька едва не плакал.
– Это ты придурок! Ты ее убивал?
– Что ты такое говоришь? – Санька всхлипнул. – Я ее не трогал…