– И?
– Она стала продавать украшения, потом одежду. До смешного доходило: как-то я вернулся чуть раньше и застал дома какого-то типа, которому она продала стиральную машину. Зачем ей это, не признавалась. Потом заговорила о том, что нужно разводиться и делить квартиру. Меня это выбесило.
– Неудивительно.
– Мне показалось, что она кого-то содержит. Или ее шантажируют. Но скорее первое.
– Давайте начистоту. – Зимин вздохнул и, потерев щеки, на секунду стал удивительно похожим на усталого, потрепанного жизнью бульдога. – Вы до сих пор не сказали мне, почему так уверены в его существовании.
– Я не люблю тебя! – Она не просто уронила тарелку на пол. Швырнула ее с размаху так, что осколки и горячая лапша разлетелись по стенам. – Ненавижу!
– Почему мы не можем помириться? Попробовать начать снова? – Порох уже тлел. Но… мужчина на то и мужчина, чтобы держать себя в руках. Илья и держал, сжимая порез на предплечье – один из осколков оказался более метким, чем остальные.
– Потому! Потому что ты – не моя история!
– Да? А кто же твоя история? Есть такие?
– Не поверишь – есть! – Она непроизвольно дернула головой – в ту сторону, где на полке громоздились старые кассеты.
– В твоем прошлом? В твоем замечательном, охренительном, обалденном прошлом, среди всех этих тупых друзей, ни один из которых почему-то и открытки на день рождения тебе не присылает, есть кто-то, кто лучше меня? Есть такой человек?
– Есть. – Она как будто погасла. Отступила на шаг, опустив плечи. Почти прошептала: – Есть. И я… я не могу без него.
Дальше было совсем некрасиво. Она собирала вещи, Илья хватал ее за руки, оставляя синяки. Она рвалась уйти прямо ночью, в никуда… «в гостиницу, к подруге», он загораживал дверь и орал, не думая о соседях, что никуда не отпустит. Она сползла по стенке, села на пол в коридоре и беззвучно плакала, раскачиваясь взад-вперед. Потом уползла спать на диван, пообещав остаться.
И ушла наутро, дождавшись, когда Илья напился и уснул.
– Сначала она поселилась у подруги. В Митино. И каждый деть, черт побери, каждый… день бегала к нему. Я пытался следить за ней. Но она как будто чувствовала. Все время оглядывалась. Путала следы. И у меня не получилось.
– Илья, – Зимин высыпал в кружку с кофе три ложки сахара и стал его размешивать, противно звякая ложечкой. – Это, конечно, не мое дело и не вполне относится к сюжету, но…
– Спрашивайте, конечно.
– Не мое дело, повторюсь. Но скажите, почему вы никогда не называете ее по имени?
– Не знаю, – Илья зажмурился и прижал подушечки пальцев к векам. – Не сложилось у нас как-то… с именами. Ей страшно не нравилось, когда я звал ее Валей. Даже не то что не нравилось… Она и не отзывалась даже, говорила, что не привыкла. В детстве ее звали Тиной… а мне как-то глупо казалось. Как русалка. Или это, Канделаки. Тьфу.
– Тьфу, – дунул Зимин на горячий кофе. Закашлялся. Сделал бодрый вид, но глаз все равно предательски дергался. – И что, нашли вы, к кому ходила ваша русалка?
– Я нанял частного детектива. Как в кино. Совсем головой тронулся, да?
– Ну почему же, – Зимин кашлянул в рукав, поднялся. – Сейчас вернусь. Извините.
Он прошел до конца коридора, хлопнул тамбурной дверью.
Встал у окна, успокаивая дыхание. И что, спрашивается, накатило? Мало ли Валентин на свете. Или Валентинов.
«Не всех их в детстве звали Тина. Или Тин, – снова некстати шепнуло сердце. – Некоторых только».
– Это совпадение, – упрямо пробормотал он, мелко постукивая костяшками по холодному металлу. – Сов-па-де-ни-е.
– И что же дальше? – спросил он через десять минут, вернувшись.
– Детектив письменный отчет прислал. Как в лучших домах Англии. Я вам даже зачитать его могу, все равно с собой таскаю его, просматриваю долгими зимними вечерами. – Илья криво улыбнулся и вытащил из кармана джинсов мятую распечатку. – Хотите приобщиться к высокому слогу?
– Вай нот, – пробормотал Зимин.
– «Полагаю, ваша жена попала в лапы секты, выманивающей деньги из людей со склонностью к обрядовому сознанию»… ишь, как загнул, а? «Или шизофреников. На их сайте – вот адрес, ознакомьтесь – утверждается, что если душа, оторвавшаяся от тела, почувствует себя плохо, то эти прекрасные люди готовы помочь. За несколько сотен тысяч они готовы перезахоронить тело поближе к душе и поддерживать связь между ними. Суммы за поддержание связи называются тоже значительные. По результатам слежки могу сказать – жена ваша ходит на кладбище. Иногда – на собрания секты. Ищите жену среди них. И мыслите позитивно. Это не любовник».
– Неплохой стиль официального отчета, – Зимин сглотнул.
– И не говорите.
– Но вы не поверили.
– Это же бред! – Илья фыркнул. – Во-первых, двадцатый век на дворе. Походы на кладбище, магия… Я бы заметил по ней. Я бы не женился на ненормальной. Я решил, что она просто дала детективу больше денег, чем я.
– Не находите, что это еще больше попахивает киноштампами?
– Не нахожу.
– И что дальше? – Зимин сцепил пальцы в замок, чтобы скрыть дрожь.
– Я выследил ее подругу. Припер к стенке. Стал выспрашивать. Она сказала, что у жены кто-то только что умер… здесь, в Москве… и она буквально неделю назад повезла тело на поезде в Уренгой. Я не поверил.
– Почему?
– Да не было у нее никого в Москве! Когда мы познакомились, три с половиной года назад, она только что приехала с Севера и никого в городе не знала! Все там! Никого здесь, кроме меня!
– Не кричите так, – Зимин скрипнул зубами. За окном свинцовели сумерки.
– Я бы не кричал, если бы все они не сговорились меня обманывать. Вы знаете, что мне по телефону ее мать сказала? Знаете, а?
– Не знаю.
«Знаешь, – стукнуло сердце. – Все ты знаешь».
– Я ведь даже телефона ее не знал. Нашел по фамилии в телефонном справочнике. И начал обзванивать. И раз на третий меня спрашивают: кого к телефону? Валентину, говорю. Извините, отвечает мне ее мамаша. Или не знаю кто, седьмая вода на киселе. Извините, блеет несчастным голосом. Никак не могу Валентину позвать. Умерла она, три с половиной года назад умерла. Ну не суки, а?
– Суки, – безразлично кивнул Зимин и стал мешать кофе, уже не слушая, как Илья доберется до Уренгоя и всем там покажет. И особенно тому, из прошлого, которого его жена внезапно, погостивши в родных местах, очень полюбила. Или она его и раньше любила? Привезла с собой… деньги на него тратила. А потом небось за ним и уехала, потому что тот в Москве не прижился. С-с-скотина он.
«Она», – хлюпнуло в груди.
«Заткнись», – выдохнул Зимин.
Ближе к одиннадцати вечера, после остановки в Ханымее, Илья задремал, предварительно получив заверения от собеседника, что история печальна, но банальна… Заверения и немного сочувствия. Не какого-то там психотерапевтического, а искренне человеческого.
Зимин приглушил верхний свет в купе, но не лег. Продолжал сидеть, уставившись в окно. Под рельсами перекатывалась вечная мерзлота, километры упокоенной земли, укутанные в иней и снег. Под этим стылым одеялом лежали с доисторических времен мамонты, олени, целые собачьи упряжки, когда-то вмерзшие в лед… Идеально сохранившиеся, целые: наверно, если откопать их и согреть на жарком солнце – они проснутся и побегут дальше.
Дверь в купе скрипнула.
Зимин скосил глаза. У него тут же свело шею, пронзило острой болью – до крика, – но кричать не получалось, в рот будто натолкали ваты. Нет, не ваты. Снега. Зимин зажмурился, потянулся руками к горлу. Зачем-то сжал его. Раз, другой.